Дальний полет
Шрифт:
– Как же?
– поинтересовался я.
– Ну, это я буду говорить, то есть - он через меня… Как с рисованием… - не очень связно объяснил Мэтью.
– А… - сказал я, на сей раз неуверенно. Я растерялся, не все понимал, не знал, соглашаться ли.
– Не знаю… Ты-то сам что думаешь?..
– Я тоже не знаю, - перебил он.
– А вот Чокки знает, что все выйдет, и я ему верю. Он всегда оказывается прав в таких делах.
Мне было не по себе, словно меня втягивали в какое-то сомнительное дело, вроде медиумического сеанса.
– Вот
– Если это долго, ты лучше ложись. Теплее будет.
– Ладно, - сказал Мэтью.
И мы пошли наверх. Он лег, я сел рядом в кресле. Мне было не по себе; я чувствовал, что не надо бы все это допускать и, будь Мэри здесь, она бы воспротивилась. Оставалось одно: надеяться, что в кровати Мэтью сразу заснет.
Он положил голову на подушку и закрыл глаза.
– Ни о чем не буду думать, - сказал он.
– Послушай, Мэтью, - не сразу ответил я, - разве ты сам?..
– но я не кончил: глаза его открылись снова. Они глядели не на меня, они никуда не глядели. Губы его дрогнули, зашевелились беззвучно, и голос его сказал:
– Говорит Чокки.
Это не было похоже на сеанс. Мэтью не бледнел и дышал ровно, только смотрел в одну точку.
Голос продолжал:
– Я хочу вам кое-что объяснить. Это нелегко, ведь Мэтью не все понимает, а его… - он помедлил, - словарный запас очень простой, небольшой, да и не все слова, что он употребляет, ему понятны.
– Голос был его, Мэтью, манера говорить - чужая. Казалось, рекордсмена по бегу заставили бежать в мешке. Зачарованный, помимо воли, я ответил:
– Говорите. Я постараюсь понять.
– Я хочу поговорить с вами, потому что я больше не вернусь. Вам будет приятно это слышать, а другой половине его родителя… то есть маме… будет еще приятнее. Она меня боится. Она считает, что я порчу Мэтью, и это она зря. Вы понимаете?
– Кажется, да, - осторожно ответил я.
– А может, вы лучше скажете мне, кто вы и что и почему вы здесь?
– Я - исследователь, то есть разведчик… миссионер… нет, я учитель. Я здесь, чтобы учить.
– Вот оно что! Чему же именно?
Он помолчал.
– У Мэтью нет для этого слов… он их не понимает.
– Не все вам удается?
– Да, не все. Мэтью слишком молод. Его слова просты для сложных идей. Когда я думаю о математике или о физике, он не понимает. Даже с числами плохо.
Я передаю как можно подробнее нашу беседу, но передать ее дословно нельзя. Простые слова шли легко, на словах посложнее голос нередко запинался. Кроме того, он часто искал слово, находил приблизительно, уточнял, а иногда совсем не мог найти, и мы оставались ни с чем. Наконец, мне приходилось пробиваться сквозь любимые словечки Мэтью, не совсем подходящие к теме: "так", "вроде", "вот", "ну"; и сейчас я передам не точно все, а скорее главное, суть -. то, что Чокки хотел рассказать мне и что я понял.
Я догадался сразу, что разговор мне предстоит нелегкий. Мэтью лежал передо мной, говорил, а лицо его не двигалось, глаза
– Слушаю, - сказал я во мрак.
– Вы - миссионер, учитель, разведчик. Откуда же вы?
– Издалека.
– Какое же расстояние до тех мест?
– Не знаю. Много, много парсеков.
– 0-го!
– сказал я.
– Меня послали узнать, что у вас за планета.
– Так, так… А зачем это знать?
– Во-первых, мы хотели выяснить, можно ли извлечь из нее пользу. Понимаете, мы - очень старый народ, наш мир куда старше вашего. Мы давно поняли: чтобы выжить, нам нужны новые планеты. На путешествие со скоростью света уходит слишком много времени. Наугад лететь не стоит. Планет - миллионы, и случайно найти подходящую - бесконечно малый шанс.
И вот мы посылаем разведчика… исследователя… У разума нет массы, и на такое путешествие не нужно время. Разведчик сообщает, что и как. Если он говорит, что планета подходящая, посылают других - проверить. Если и они ее похвалят, астрономы начинают искать, где она. Если до нее не так уж далеко, добраться можно, посылают космический корабль. Это редко бывает. Четыре раза за вашу тысячу лет. И мы нашли всего две планеты.
– Понимаю. А когда же нам ждать вас?
– Ваша планета не подходит. Другой такой нет, здесь очень красиво, но для нас холодно и воды слишком много. И еще есть причины, почему она - не для нас. Я сразу это понял.
– Зачем же вы тут оставались? Почему не искали другой планеты, получше?
Чокки терпеливо ответил:
– Мы - исследователи. Насколько я знаю, мы - единственные исследователи во Вселенной. Мы долго считали что жизнь может быть только у нас. Потом нашли несколько других таких планет. Еще дольше мы думали, что разум есть только у нас, что мы - крохотный, немыслимый островок разума в пустом, огромном мире… И снова узнали, что ошиблись. Разумная жизнь встречается редко… Очень редко… реже всего. Но это самая большая ценность. Только она дает миру смысл. Она - священна, ее надо беречь. Без нее нет начала, нет конца, ничего нет, кроме бессмысленного хаоса.
Вот мы и должны поддерживать все формы разумной жизни. Мы должны раздувать в пламя любую искру разума. Если разум в оковах - надо сломать их. Если разуму трудно - надо ему помочь. Если разум высок - надо самим поучиться. Потому я и остался.
Все это показалось мне возвышенным, хотя и слегка высокопарным.
– К какой же из этих разновидностей, - спросил я, - вы относите нас?
Голос Чокки, то есть голос Мэтью, ответил сразу:
– У вас разум сдавлен, ему тесно. За последнее время вы сами сломали несколько стенок, и это уже неплохо для вашего возраста. Сейчас вы застряли в колее примитивной техники.