Дальний приход (сборник)
Шрифт:
Здесь же, впервые, кажется, увидел я маленькую воду. Она была тихой и какой-то медлительной. Здесь трепетали над листьями кувшинок стрекозиные крылья, здесь бегали по воде крохотные водомерки и бегуны. Иногда бегуны сталкивались друг с другом и тут же отскакивали в разные стороны.
Но, должно быть, и здесь водилась рыба, и старик ловил ее. Возле осевшего дома уткнулась в берег камейка — два выдолбленных бревна, сколоченные между собой металлическими скобами. Только для такой вот тихой воды и годилась
Отец принялся расспрашивать его о пожнях, но старик никак не мог сообразить, чего нам надо, и только кряхтел и мычал в ответ… Может быть, он плохо слышал, а может, просто позабыл слова от своей бесконечной жизни у этой тихой воды и зарастал колючками междометий, как зарастало мирисой лесное озерко…
Я помню ощущение давящей духоты, которая обволакивала меня здесь. Мы стояли у самой воды, но она не смягчала июльского зноя. В тоскливой, навалившейся духоте и в отце погасло желание отыскать заброшенные пожни.
Во всяком случае, больше мы не блуждали по лесу. Прямо от старика, не сговариваясь, двинулись к поселку. В лесу гудели слепни, тучами налетали с болота комары, и четыре километра пути показались бесконечными.
Тяжел был не сам путь. Давила духота, охватившая нас во время разговора со стариком.
Дома я сразу же искупался в холодной Свири, но легче не стало. Только к вечеру начал рассеиваться лесной дурман.
В тот вечер я ходил на свидание.
Со своей одноклассницей я встретился за поселком, на берегу реки, где еще с довоенных времен росли старые, задичавшие яблони.
Как хорошо было, обнявшись, смотреть на проплывающие мимо теплоходы!
Мы перешли уже в десятый класс, стали почти взрослыми, и жизнь казалась простой, ясно и отчетливо виделся ее смысл. Я не знал, что и как я должен совершить в ней, но то, что я должен что-то совершить, было очевидным. Без этого и не мыслилась будущая жизнь. Впрочем, кому не знакомо это состояние, когда, ничего еще не зная о жизни, самоуверенно и своенравно примеряешь ее на себя и нетерпеливо поджидаешь срока, когда можно будет наконец уехать, уйти, сделать, совершить, когда все кажется таким легким и простым!
И я не могу понять сейчас, почему среди этих мечтаний о будущей жизни снова вдруг вспомнились мне увиденные днем, затянутые ядовитой мирисой берега лесного озерка…
Снова, как тогда днем, трудно стало дышать.
— А знаешь, что страшнее всего? — спросил я у одноклассницы. — Это когда ты совсем-совсем не нужный…
— Никому не нужный?
— Никому, ни для чего. Совсем-совсем…
— А разве так может быть? — тихо спросила одноклассница.
— Выходит, что может… — ответил я.
В последний раз я видел старика поздней осенью,
Еще и не белило снежком землю, а ивы над рекой уже покрылись инеем и так и застыли, белые над черной, стремительно несущейся холодной водой…
Старик в фуфайке стоял посреди дороги у магазина. Не нужный, совсем никому не нужный старик…
Быстро опускались на поселок сумерки. Серые заборы сливались с облетевшими деревьями, мутью заволакивало дома.
Постояв посреди гаснущей улицы, старик медленно двинулся к пустырю.
Мне тоже нужно было выйти к каменным домам, что стояли на краю пустыря, и я видел, как медленно уходил старик из нашего, не бог весть какого оживленного, но все-таки наполненного какой-то жизнью поселка, уходил в холодную мертвь, в лесную сумрачную пустоту. Он уходил один, и это было особенно страшно. Не отрываясь, смотрел я вслед этому нелепому старику, поскальзывающемуся на заледеневших болотных кочках. Смотрел, пока сгущающиеся сумерки не проглотили его…
Много, много минуло лет, но до сих пор отчетливо вижу я сутуловатую спину человека, что, шатаясь, уходит по пустырю к темному, мертвому лесу…
И много всего случилось за эти годы.
Многое переменилось и в моей жизни. Изменился и наш поселок. Недавно я встретил ту одноклассницу, с которой целовались мы тем летом под старыми яблонями на берегу реки и разговаривали о будущей жизни, о том, как страшно оказаться никому не нужным… Одноклассница давно замужем, живет в городе, и ее старшему сыну столько же лет, сколько было тогда нам. С трудом мы и узнали друг друга.
— А помнишь, как тогда сидели под старыми яблонями? — спросил я.
Она вздохнула и ничего не ответила.
— Не помнишь? Забыла?
— Помню… — она пожала плечами. — Только там уже никаких яблонь нет. Там теперь нефтебаза.
Да, все изменилось за эти годы. Лучше иногда и не вспоминать того, что было, ни к чему это…
Я уже подходил к дому, когда меня догнал возвращающийся с дежурства Виктор, муж двоюродной сестры.
— Чего такой понурый? — спросил он.
— Так… — ответил я. — Скучно как-то…
— Отдыхай лучше, — посоветовал Виктор. — Скучать в городе будешь.
— Слушай! — сказал я. — Ты же ведь не дежуришь завтра? Может, на рыбалку выберемся?
— А! — Виктор поморщился. — Куда теперь выберешься. Моторки у меня нет, а без моторки, с берега, ты и коту ничего не наловишь.
— Да знаю я… Я другое хотел предложить. Я вспомнил сегодня: тут же недалеко, километра четыре, лесное озерко есть. Ну, знаешь, там еще старик жил… Может, туда рванем?
— Вспомнил… — насмешливо сказал Виктор. — Помер давно этот старик, а как помер, так и рыба пропала.