Дальний свет
Шрифт:
— Так, смотри, — торопливо, но отчётливо заговорила Китти. — Сейчас туда подойдут охранники и начнут проверять вагоны. Когда они уйдут к хвосту, быстро подбираешься и залазишь в любой открытый вагон. Но лучше не первый. Пока поезд не отъедет, встань у той стенки, где дверь, и затихни. Если что, я буду недалеко и в принципе смогу вмешаться, но всё-таки лучше, чтобы тебя не заметили. Когда дверь закроют и поезд отъедет, будет уже безопаснее. Постарайся найти что-нибудь тёплое, чтобы закопаться или накрыться. А то не доедешь.
— Подожди, а ты? — перебил Феликс.
— Я пока
— С какой стати?
— Ещё кое-что надо сделать.
— И ты считаешь, я так соглашусь? — почти крикнул он.
Глядя в темноту за стеклом, Китти дёрнула уголками губ.
— Кто-то, кажется, хотел в Ринордийск.
Феликс отвернулся от неё.
— Кстати, поезд стоит не так долго. И если не успеешь залезть в этот, другого сегодня уже не будет.
— Значит, будет завтра.
Китти покачала головой:
— Этой ночью мы в любом случае должны отойти отсюда. Дольше — нас стопроцентно обнаружат.
Феликс развернулся к ней снова.
— Я же по глазам вижу, что ты что-то задумала.
— Допустим.
— Но почему мне тоже нельзя услышать? Почему всегда всё обязательно решается помимо меня, как будто я статуэтка на палочке и меня можно просто ставить, как заблагорассудится, потому что так удобно?
Китти тихо вздохнула:
— Хорошо, слушай. Сначала я должна помочь им отъехать на восток. Сама я останусь здесь — в одиночку я смогу спрятаться, я умею это делать. Надо кое-что завершить тут, чтобы всё получилось… если я начну сейчас вдаваться в подробности, это займёт слишком много времени. А вот тебе — тебе следует добраться до Ринордийска и там выяснить наконец, что же всё-таки происходит. Рассказать им, если они не знают, найти Лаванду, найти наших, которые не участвовали в той афере, всё обнародовать — про тех созданий, про сговор с Нонине, про Истрицк и про остальное… В общем, всё, что ты умеешь. Сейчас этого никто не сделает, кроме тебя.
— Ты это серьёзно?
— Абсолютно.
Глаза её были как маленькие тёмные стёкла, через которые ничего не увидишь: там лишь отзеркаленный ты.
— Но мы же встретимся?
Китти дежурно улыбнулась:
— Когда всё наладится, я приеду в Ринордийск первым же поездом.
Он дал себе ещё секунду, встряхнул головой:
— Ладно, пошли.
Они выскользнули из машины, по возможности тихо перебрались по снегу к темневшему контуру станции. Поезд вставал за ним неясной чернотой, и фонарики охранников в самом деле блуждали уже где-то в хвосте.
На углу станции, который должен был скрывать их обоих, Феликс всё же остановился и обернулся к ней ещё раз. Ему нужно было — он сам точно не знал, что — как будто какое-то подтверждение, что сказанное было сказано всерьёз. Ничего похожего он не нашёл. Китти только внимательно и отстранённо окинула его взглядом (так окидывают уже объекты, а не живых людей), механическим жестом поправила ему шарф и воротник:
— Запахнись, там холодно.
Дыхание вырывалось паром у них изо ртов. Феликс перехватил её руку.
— Китти, если это опять какой-то подлог… Я же тебя найду. И тогда не знаю, что сделаю.
Она растянула губы, как будто ей стало вдруг очень смешно:
— Договорились.
Он
— Уже не найдёшь, — пробормотала она, когда Феликс не мог услышать.
Игра близилась к концу.
У Китти осталось меньше карт, чем у её визави, но теперь ходила не она, и расклад был не в её пользу: она с трудом отбивала и вынуждена была использовать козырные против всей той мелочи, которую в обилии подкидывал её противник. Если в очередной раз у неё всё-таки не получится отбить, поняла Лаванда, вся эта гора карт в центре круга перейдёт к ней. А уж от такой груды не избавится никто во всю жизнь.
Вот она отбилась Звездой, что мерцала голубоватым маяком на тёмном небосклоне. Внизу стоял и смотрел наверх видный только со спины чёрный силуэт.
Визави Китти с некоторым любопытством посмотрел на карту.
— Думал, прибережёшь её до последнего, — проговорил он.
— Ваш ход, — Китти сидела с тем же бесстрастным выражением лица, с каким она вошла сюда. На руках у неё оставалась одна карта.
— Ну что же…
Он неторопливо и методично перебрал карты в веере, как бы прикидывал, которая из них утопит вернее. Наконец выбрал и изобразил улыбку.
Карта, которая легла теперь в центр, была страшной. На ней не было воплощённого зла с рогами и копытами, которое можно сделать глупым или смешным и похихикать над ним, не было и таинственной ночной темноты, любимицы поэтов, — только серый мрак охватывал дорогу, по которой в пыли и грязи брели тусклые согбенные фигуры, им теперь некуда было больше идти. Тоскливой вереницей они спускались под уклон и тихо, безлико там исчезали.
— Ваш ход, — тактичным тоном передразнил противник Китти, зная, что она не отобьёт.
У меня ведь тоже есть карта, — вспомнила Лаванда. Карта с Солнцем — жарким и огромным, ярче любой из звёзд, такое уж точно разгонит любую темноту и воссияет, одно на всех. Лаванда хотела было податься к Китти и помочь ей, но что-то остановило, едва различимое, но, похоже, сильнее её самой.
Китти молча и пристально разглядывала кипу в центре. Потом посмотрела на визави, снова на кипу и бросила поверх свою последнюю карту.
Посреди белого безмолвия ещё не развеялись остатки смертного пиршества, но не было больше ни движения, и десять человек с ружьями притихшей кучкой стояли поодаль. У горизонта тонкой полоской зарождалось утро, новое и победное, в небе же танцевали яркие, как никогда прежде, созвездия.
Жертва была принесена.
Китти встала и теперь только чуть улыбнулась, мимолётно и насмешливо:
— Ну, теперь-то уж точно всё.
Она развернулась и пошла прочь. Из зала прямым путём протянулась галерея, где уже рушились стены и своды, и глыбы падали сверху, разбиваясь о мрамор на полу. Куда же она идёт — туда, где ничего не держится больше, и мир, хотя ещё существующий по прихоти случая, должен распасться на кусочки в ближайшем мгновении?
— Китти, — Лаванда подалась было за ней. — Китти, подожди. Мы… не договорили.