Дальше некуда!

Дар Фредерик

– Вы знаете, в темноте... И потом, все произошло так быстро...

– Вы говорили Матиа о золотых зубах.

Эта деталь меня смущает, потому что у Альфредо нет фикс. Его клыки натуральные и блестят, как у хищников (спасибо зубной пасте «Кольгат»!).

– Да, – бормочет Пакретт. – Я видел, как они блестели у него во рту.

Да, это мог быть и старина Фредо. Повторяю вам: его клыки блестят так, что, когда он смеется, появляется такое ощущение, что солнце отражается от витрины магазина.

– Матиа

мне также сказал, что у него были нависающие веки?

– Да, когда он меня колотил, его глаза были как бы полузакрыты.

– Вы узнаете этого типа по фотографии?

– Думаю, да.

– Тогда я вам покажу одну. Я позвонил Пино и попросил его привезти снимок сюда.

– Вы вышли на след? – спрашивает Дохляк.

– Может быть.

Новое появление медсестры, маленькой блондиночки с солидными буферами спереди и пышным амортизатором сзади. Она докладывает о приходе преподобного Пино. Я прошу его пригласить, и Пинюш заходит в палату.

Он больше, чем когда бы то ни было, похож на раскрытый зонтик. У него все висит сверху донизу: сопля из носа, усы, окурок, поля шляпы, слишком широкое пальто и шерстяной шарф.

– Ну что, больно? – спрашивает он Пакретта, вяло пожимая его хлипкую руку.

– Да, и довольно сильно, – уверяет Пакретт и сообщает нам: – Я собираюсь подать прошение о досрочной отставке. У меня слишком слабое здоровье для этой профессии, а после такого избиения... Надеюсь, страховая компания не будет долго тянуть с выплатой. Я очень рассчитываю на крупную сумму за временную потерю трудоспособности.

Пино говорит, что со страховщиками ни в чем нельзя быть уверенным. Потом он сообщает, что у него начался бронхит, что приводит Пакретта в ужас.

– Не приближайтесь к моей кровати, – умоляет он. – Если при моих травмах я подхвачу еще какую-нибудь инфекцию, то могу уже не подняться.

Пино немного обижен. Он утверждает, что болеет исключительно для себя и не имеет привычки раздавать свои болезни налево-направо первым встречным, как рекламные проспекты.

Сан-А, начинающий терять терпение, требует фото месье Альфредо Бюизетти.

– Держи, – отвечает Пино.

Он роется в карманах, достает снимок и протягивает мне. Смотрю, на фото изображен сидящий на подушке толстый ребенок, который с глупым видом сосет палец.

– Что это с моим клиентом? Усох, что ли? Пино замечает свою ошибку.

– Это фото моего внучатого племянника. Сына сына моей сестры, той, что замужем за булочником из Ионны. Его зовут Жан-Лу. Не булочника, а ребенка. Ему десять месяцев. Красивый малыш, правда?

Мой ледяной взгляд заставляет его заткнуться. Он протягивает мне фото Альфредо. Я передаю его Пакретту.

– Узнаете?

Инспектор внимательно всматривается в изображение сквозь свои бинты, потом утвердительно

кивает.

– Восемь шансов из десяти, – отвечает он. – Но я не до конца уверен, потому что было темно.

– Спасибо за информацию, – благодарю я. – Это может пригодиться.

Я прощаюсь с беднягой Пакреттом.

– В следующий раз я принесу вам сладенького. Достопочтенный Пинюш и я покидаем больницу. Едва мы вышли на улицу, как я прошу его ехать в контору и снова запереть Альфредо в секретную камеру.

Сам же я сажусь в тачку и еду домой к выдающемуся лыжнику месье Бержерону.

Он занимает целый этаж в массивном каменном доме. Вызваниваю трель на звонке. Открывшая дверь горничная спрашивает, что мне угодно. Я встречаю ее улыбкой, широкой, как задница машинистки, и очаровательная куколка начинает смотреть на меня с интересом. Это блондинка со вздернутым носиком и зелеными глазками с голубыми искорками. Глазки с искорками – моя слабость. Глаза в горошек или в шотландскую клетку мне не нравятся.

– Я бы хотел поговорить с месье Бержероном, – говорю я и излучаю сияние, будто закат солнца на календаре.

Те из вас, у кого в мозгах проросли грибы, небось задают себе вопрос: «Какого черта Сан-Антонио спрашивает Бержерона, если твердо знает, что тот дышит свежим воздухом в Куршевеле?»

Этим тупоголовым, недоумкам и просто идиотам я отвечу, что при моей благородной профессии часто приходится врать, чтобы узнать правду.

Понятно?

Тогда не перебивайте величайшего гения века и одновременно полиции.

– Месье Бержерона нет дома, – уверяет девочка. И я готов ей поверить.

Внезапно передо мной встает проблема: существует ли мадам Бержерон?

Спрашиваю об этом милашку.

– А мадам Бержерон меня может принять?

– Которая?

Черт! Неужели биржевик занимался разведением жен?

– А сколько их? Малышка смеется.

– Две: его мать и жена.

Если судить по возрасту самого Бержерона, его мамочка должна помнить первую мировую войну. Поскольку я не испытываю особого интереса к дамам, которые едят антрекоты, провернутые через мясорубку, то требую супругу.

– Мадам еще спит, – говорит служанка.

– Могу я попросить разбудить ее? Если бы я попросил ее воспитывать в квартире дюжину шимпанзе, она и тогда не была бы более испуганной.

– О нет! Мадам нужен отдых. Мадам спит до полудня и...

– Сегодня, в виде исключения, ей придется встать пораньше.

Я показываю мисс Белый Фартук мое служебное удостоверение.

Девочка читает текст, набранный достаточно крупными буквами, чтобы она смогла разобрать его без помощи очков.

– А! Ну если так... ладно, – бормочет она и тут же задает вопрос: – С месье произошел несчастный случай?