Дальше самых далеких звезд
Шрифт:
Сам не ведая плотских искушений, брат Хакко понимал и признавал их могущество, необоримую силу страсти, что вспыхивает между мужчиной и женщиной. Монастыри не считали страсть грехом, оберегая от нее лишь своих служителей. В чем бы она ни проявлялась, в высокой любви или низменной похоти, было неразумно спорить с тем, что ее мощь питает человечество во всех галактиках. Больше людей, больше обитаемых планет, больше новых прозелитов, больше власти… Святой Бозон! Кто им мешает?.. Пусть плодятся, размножаются и будут покорны! Покорны во всем, даже в любви!
По губам брата Хакко снова скользнула усмешка. Его зрачки расширились, тьма
– Выводы сделаны, – промолвил он. – Выводы сделаны, и есть хороший способ, даже превосходный! У тех, кто покорствует искушению, плоть всегда сильнее разума. Немного счастья, и вечная благодарность взамен… Иначе счастья не будет. Никогда!
Если бы Дайана Кхан узнала, что священник думает о ней и что собирается сотворить, первой реакцией было бы изумление. Второй – возмущение, гнев, яростный протест. Возможно, она испытала бы целый комплекс различных эмоций, пока ее не охватило бы единственно верное чувство – страх. Даже, пожалуй, ужас.
Прыжок. Тоже не очень дальний – от поселения Канбара до границы Галактики Серебристой Пыли. Почти в пустоту межгалактического пространства – здесь дистанция от звезды до звезды составляла двести и больше светолет. По бортовому времени – вечер. Капитан объявил, что расчет нового прыжка завершится утром, и завтракать экипаж будет в шестнадцати миллионах светолет от места вечерней трапезы. Аригато кивнул и отправился в свою каюту, за ним ушли Десмонд и священник.
– Я бы хотела окунуться перед сном, – сказала доктор Кхан, бросив взгляд в сторону бассейна.
– Бозон в помощь, сьона. – Ковальский допил сок и поднялся. Вид у него был мрачный и усталый. – Выметайся, Охотник. Даме угодно сполоснуть мордашку и все остальное, что водится у физиологов.
– Она антрополог, – заметил Калеб.
– Не имеет значения.
Они вышли в коридор. Из оранжереи доносились голоса Дайаны и Людвига: девушка о чем-то спросила, Людвиг отозвался мальчишеским дискантом, и тут же зазвучала тихая музыка.
Капитан фыркнул.
– Соната Умирающей Звезды! Ну, конечно! Под другую мелодию она купаться не желает!
– Похоже, вы не в духе, капитан, – молвил Калеб.
– Не в духе, – согласился Ковальский. – Но настроение можно исправить. Заходи!
Дверь капитанского отсека сдвинулась, и Калеб перешагнул порог. Каюта была такой же, как у него, но окрашенной в теплые оранжевые тона; стены и пол чуть темнее потолка, световые панели имитируют яркое солнце Шамбалы. Ничего лишнего – кресло, диван, стенные шкафы, койка в спальной нише, стол и санблок за узкой переборкой. В окне над столом – изображение рубки; кажется, будто сидишь в ложементе перед пультом. Стены украшены парой голографических снимков: на одном капитан обнимает русоволосую хрупкую женщину и рядом с ними – четверо ребятишек, с другого улыбается паренек лет двенадцати. Калеб его узнал: серые глаза, светлый хохолок над лбом, полуоткрытый рот, смуглая кожа… Тот мальчишка, что явился ему по воле Людвига.
– Хочу нырнуть в бутылку, и мне нужен компаньон, – промолвил Ковальский. – Думаю, ты подойдешь. Ну-ка, Людвиг, порадуй нас.
Щель автомата доставки раскрылась, пропустив стаканы с янтарной жидкостью и вазу
– Ром, – сказал Калеб. – Но не с Земли.
– На Шамбале отлично растет сахарный тростник, – пояснил капитан.
– Я думал, на корабле нет крепкого.
– У капитана имеются привилегии. Еще, Людвиг.
Выпили по второй.
– Бывал на Шамбале? – поинтересовался Ковальский.
– Не пришлось. Видел записи. Красивый мир.
Капитан щелкнул пальцами. На столе опять возникли стаканы с ромом.
Повернувшись, Калеб рассматривал голограммы. Мальчишку сняли на фоне кустов – вероятно, то была живая изгородь. На другом снимке за капитаном и его семейством виднелась крыша дома с солнечными батареями и каминной трубой.
– Жена и дети, – молвил Ковальский, проследив за его взглядом. – Погибли на Шамбале больше ста лет назад.
– Мои сожаления, капитан. Людвиг мне говорил… говорил, что они погибли во время мятежа. – Калеб задумался. – Я что-то слышал об этом, но подробности не вспоминаются. Надо бы спросить у Людвига.
– Не надо. Я сам расскажу, но не сейчас. – Могучие плечи капитана сгорбились, оранжевый комбинезон обтягивал их, словно вторая кожа. Он расправил бороду, поднял стакан и промолвил: – Выпьем за них… выпьем, Калеб, за их чистые души… Пусть покоятся с миром!
Ром снова обжег глотку. Калеб умел пить – очевидно, это искусство являлось генетическим даром от далеких предков-скандинавов, яростных, необузданных, державших в страхе всю Европу. Что до Братства Охотников, то их обычаи на сей счет были самыми разными – кто вовсе не пил, кто пил в меру или заливал до бровей, а после оттягивался по полной. Скажем, Джед Габбаро с Габбры, где все жители носили одну и ту же родовую фамилию и различались по именам и номерам, татуированным на ягодицах. Помимо этого, Габбра славилась отличным коньяком, красивыми девицами и буйным нравом своих уроженцев. Джед не был исключением – напившись, он выбирал самого крепкого парня в кабаке, лез в драку и обычно разносил все заведение, от робота-бармена за стойкой до мебели, посуды и зеркал. Калебу подумалось, что надо бы развлечь капитана, поведав историю Джеда и прочие в том же духе, подходящие к рому и застолью двух мужчин. Он уже раскрыл рот, но оказалось, что у Ковальского есть другие темы для беседы.
Внезапно он наклонился к Калебу и стиснул его руку.
– Скажи, Охотник… скажи, как ты относишься к одной идее… к справедливому возмездию?..
– Вполне разумная мысль. Виновный должен быть наказан.
– Охотников нанимают для этого?
– Случается, капитан.
– А велика ли плата?
– Зависит от обстоятельств и от того, кто нанят. – Калеб бросил на собутыльника мимолетный взгляд. Разговор становился все интереснее и интереснее. – Лично я делаю скидку вдовам и сиротам, – добавил он. – Есть и другой способ – взаимозачет.
Капитан прищурился.
– Это как же?
– Ну, например, я пью ром из ваших запасов, пью всю дорогу, туда и обратно. Потом вы даете мне мешок и называете имя. Надеюсь, это не сьона Кхан?
Ковальский захохотал.
– А ведь она тебе нравится, Охотник! Нет, это не наша птичка-физиолог… то есть антрополог… пусть живет и радует мир своей красотой… – Он хлопнул ладонью по колену. – Людвиг!
– Да, капитан.
– С этой минуты ты будешь баловать сьона Калеба спиртным из моих запасов. Без ограничений! Ром, джин, коньяк… что там еще у нас имеется…