Дальше в лес…
Шрифт:
— Из какого такого Города? — насторожился я.
— Ну, про который старый пень талдычит, придет утром, шерсть на носу, половину горшка выжрет и начинает чушь плести. По ходу чуши обязательно про Город долдонит. Мол, там все ведают, чего можно, а чего нельзя, что такое Одержание, а что такое Слияние. Он тоже когда-то знал, но забыл.
— Мало ли что Старик болтает, — не согласился Колченог. — Один раз я почти дошел до Города. Это когда помоложе был и нога еще не колченогая была, я ж ее в Муравейниках повредил, когда в дупло провалился. Провалилась нормальная нога, а вытащил уже колченогую… Теперь до Города мне не дойти.
— Ну, ты ж, шерсть на носу, до Города не дошел, — не сдался Кулак. — Потому незнамо тебе, могут их Города всякое этакое передавать или не могут. Может, мертвяки и шастают вокруг, чтобы всякие Колченоги не мешали передавать?
Я переводил взгляд с одного на другого, пытаясь уяснить, что они говорят. Уже привычный нудеж в голове очень этому мешал.
— А вдруг у мертвяков есть хозяева, которые и знают всё? — спросил я.
— Да, наверное, есть, — согласился Хвост, тряхнув хвостом. — Как не быть? Таким дурным тварям обязательно нужны хозяева, иначе они всех женщин перетаскают, утопят в своих озерах, и жизнь человеческая остановится. Как без женщин-то ее продолжать?
Мне вдруг подумалось, что вполне даже можно, но как, я припомнить не мог.
Я поднялся, почувствовав, что силы вернулись, и побрел к болоту, проследив, куда ведет проплешина в кронах деревьев. Пришлось перепрыгивать с корня на корень, потому что почва под ними хоть и казалась твердой, на самом деле не везде таковой была, — я наступил один раз туда и провалился в грязь по колено. Больше пробовать не хотелось.
— Молчун! — крикнула мне вслед Нава. — Куда это тебя понесло? А на крокодила нарвешься?.. А в красную плесень влезешь?.. После крокодила я тебя вряд ли выхожу. После плесени еще может быть, а после крокодила даже и не надейся. Шел бы ты назад, Молчун! Чего тебе там понадобилось?
— Да сейчас я, сейчас, — обернулся я.
Конечно, место, куда рухнула моя «летающая деревня» (мне показалось, что я вспомнил, как она выглядела снаружи), затянулось и тиной, и ряской, и какими-то громадными кувшинистыми тазоподобными цветами, напоминающими раззявленную мясную пасть, из которых высовывались лягухообразные «тычинки» с глазами на длинных отростках. Но все равно было видно, что здесь что-то громадное рухнуло и затонуло, — дыра отличалась от остальной поверхности и цветом, и плотностью наростов, и гораздо большим зеркалом воды, маслянисто поблескивающей в сумраке, просвечиваемом редкими колченогими лучиками.
Стало быть, не приснилось Колченогу, что-то тут произошло — это самое «Бу-у-ум-с-с… Р-р-р-ру-вз-з-зи-и-и… Плюх… Чавк…», от которого остались только я да эта рана на болоте и в кронах. Значит, мир не ограничен деревней и лесом. А какой же он, и что здесь происходит?
Я побрел назад, к радости Навы, которая встревоженно выглядывала из-за дерева, пройдя полпути, и кричала мне, чтоб возвращался.
— Ну вот и увидели, что Молчун поправился, — улыбнулся Колченог, когда мы с Навой вернулись. —
А Нава ухватилась за мою руку и не отпускала.
— И что ты там увидел? — спросил Кулак.
— Рану на болоте увидел, — ответил я. — Упало там что-то большое… Только это, скорее, не деревня была, а большой дом… Летающий дом…
— Возможно, и дом, — согласился Колченог. — Только дом так не может грохотать, а целая деревня?.. Тоже не может, но все-таки…
— Нет, в самом деле, Колченог, ты пораскинь думалками, — не выдержал я. — Деревня — это много домов. Если все они полетят, то падать будут не сразу, а по очереди. Ты сколько «плюхов» слышал?
— Один, но большой, — быстро ответил Колченог. — Второго я не слышал.
— Ну вот, — обрадовался я очевидности. — Если один «плюх», то и дом один…
— А ты соображаешь, Молчун, — удивился Колченог. — У нас в деревне все больше болботят, а соображать забывают. Пусть это будет летающий дом. Но то, что он был, ты не возражаешь?
— Нет, Колченог, не возражаю. Я убедился, что болото проглотило нечто очень большое, — утешил его я.
— И как тебя зовут? — выпрямил стержень разговора Хвост.
— Кандид, — так же прямо ответил я, пока не забыл своего подсказанного имени.
— Кан… кан-н… — запнулся на слоге Хвост, — дид? Дид, а не дед?
— Дид, Хвост, именно Кан-н-дид…
У Хвоста бородатая челюсть отвисла.
— Ой, — вспомнила Нава. — Ты же мне пытался сказать, что тебя зовут Кандид, когда из бреда выныривал, но я решила, что это тоже бред, потому что где ж это видано, чтоб человека так звали?
— А может, оно на языке летающей деревни что-то и значит, мох на ушах? — удивительно логично предположил Кулак.
— Да что ж оно такое может значить? — удивлялась Нава.
— Да. Молчун, — требовательно обратился ко мне Колченог, — ты уж объясни нам, что такое имя может значить?
Я задумался, чувствуя, что прозрачные пятнышки значений плавают в памяти, только никак на свет выплыть не могут.
— Белый? — полувопросительно-полуутвердительно произнес я. — Чистый… Искренний… Простодушный…
— А, похоже, — задумчиво прикинула Нава. — Только звучит не по-человечески.
— Хрен тебе, белый и пушистый, — вдруг опять услышал я насмешливый голос в голове. — Кандидимакоз — мерзкая грибковая инфекция половых органов… От твоего имени образовано… Так что не заносись… Молочница в просторечии называется. Тоже белая, правда…
— Кто ты? — мысленно спросил я.
— Тот, кого ты должен слушаться, — ответил голос после паузы. — В роль ты вошел хорошо. Теперь по сюжету двигайся…
— О чем ты?! — опять мысленно возопил я.
Ответа не последовало, в голове возник привычный нудеж, которому я даже обрадовался, — лучше уж нудеж, чем голоса. Смутное ощущение подсказывало мне, что голоса — это совсем худо.
— А все равно Молчун понятней, — не сдавалась Нава. — Я уж привыкла, что мой муж Молчун.
— Это точно, — согласился Хвост. — А то вдруг скажешь такое, как сейчас, вот и подумаешь, что когда ты молчишь — плохо, а когда заговоришь — еще хуже… Кандид!.. Это надо же такое удумать!.. Оставайся ты лучше Молчуном. Ну, как мы в деревне объясним, что ты не Молчун, а Кандид?