Дальше ваш билет недействителен
Шрифт:
Но это еще не самое смешное. Чем больше я терял уверенность в себе, тем упорнее пытался обрести ее, настаивая на “втором разе”. Словно давал самому себе гарантийную надбавку в предвидении скорого краха. Иногда, невероятным усилием воли и ловко пользуясь еще будоражившим кровь лихорадочным возбуждением, я совершал этот подвиг. А когда взгляд Лауры сначала туманился, потом прояснялся и она искала мои глаза, у меня еще хватало пороху на то, чтобы изобразить непринужденную царственную улыбку большого мастера, ласково-снисходительную и такую мужественную!
Мы были вместе уже полгода, и ты, любимая,
Мы провели в Венеции еще два дня, часами гуляли по городу, заходили во все церкви. А вечером ты, ты сама отстранялась, когда я тебя обнимал, и говорила: “Ох, нет, Жак, пожалуйста, я смертельно устала, не понимаю, как тебя еще хватает, надо же, какая силища!”
Отлично! Значит, нужно обеспечивать плотный туристический график. Что ж, поскольку в моем распоряжении все музеи Франции, я, глядишь, еще повоюю.
Глава III
Лауру я оставил в гостинице, а сам заглянул домой, на улицу Мермоз. Квартира встретила меня чистотой и порядком, каждая-вещь-на-своем-месте, отчего я сразу почувствовал себя как будто не дома – слишком уж не соответствовала эта упорядоченность моему душевному хаосу. На столе – множество записок, и все начинаются одинаково: “Срочно позвоните…” Диктофон хорошо поставленным голосом моей секретарши сообщает: “Ваш сын просит вас, как только приедете, зайти в контору”. Я улыбнулся. Что, интересно, я могу поделать с инфляцией, катастрофическим – на двадцать процентов за последний год – сокращением заказов, с обвалом биржи, где мои акции за каких-нибудь три месяца упали в цене на три четверти, с энергетическим кризисом и самым крупным со времен колумбова яйца открытием: подумать только, в Европе нету своего сырья!
Я позвонил сыну:
– Привет, Жан-Пьер.
– Здравствуй, папа.
Я ждал его вопроса. В цюрихский филиал я еще ни о чем не сообщал, да он и не вел никаких дел. Существовал чисто формально, чтобы фирма имела официальное положение в глазах швейцарских властей и я мог легально вести операции с Французским банком. Жан-Пьер ни разу не позвонил мне в Венецию. Но моего сына никак нельзя назвать нетерпеливым, вспыльчивым или излишне эмоциональным; должно быть, он насмотрелся на меня и сделал для себя выводы. Наверно, долго и внимательно следил за собой, чтобы не походить на меня, – вот что значит отцовское влияние! Пауза затянулась – получалось, будто я молчу для пущего эффекта, что ж, ладно:
– Мы получили кредит и скидку.
– Ну-ну.
– Скажи честно, ты и представить себе такого не мог.
– У меня не очень богатое воображение. Как это они решились?
– В конечном счете все, видишь ли, зависит от личного фактора. Они меня знают, знают, что…
Я чуть не сказал: “Знают, что я привык бороться до последнего”, – но вовремя прикусил язык – пожалуй, это было бы некстати – и перешел на привычный, как домашние тапочки, ироничный тон:
– Когда Жискар д’Эстен погрузился в море на подводной лодке [3] , я испугался. Не что утонет, а что пойдет по водам. Вот и я такой же – творю чудеса.
3
7 ноября 1974 г.
– Да уж. Я и правда ни на секунду не верил. Наши дела – из рук вон.
– Что ж ты хочешь, Европа подходит к бесславному концу. Ее жизнетворные силы иссякли. Восемьдесят процентов сырьевых ресурсов мы заимствуем у других. Серое вещество у нас, что и говорить, имеется. Котелок еще работает. Но источники энергии, так сказать, запасы спермы, находятся не у нас, а в третьем мире, в наших бывших колониях. Пришла пора взглянуть правде в глаза.
– Ты зайдешь в контору?
– Незачем, я и так все знаю.
– После твоего отъезда отменили еще несколько заказов. Кроме того, теперь запрещено сокращать персонал.
– Да, я читал. Что поделаешь, это естественно. Давай завтра пообедаем вместе и обо всем поговорим. Я передам через Мариетту, где именно. – Я помолчал, прежде чем сказать главное. – Жан-Пьер!
– Да?
– Я почти решил продать фирму.
Теперь замолчал он.
– Серьезно об этом подумываю. – Меня вдруг прорвало: – Не могу же я воевать на всех фронтах сразу!
Вот так я первый раз признался самому себе, что не все у меня ладится с жизненными функциями… и с Лаурой.
Я повесил трубку и стал разбирать чемодан. Вынимая и раскладывая в ванной по местам вещи из несессера, наткнулся на какую-то бумажку и развернул ее – рецепт. Вон его, в мусорную корзинку! Я твердо решил – никогда не принимать таких вот “укрепляющих”. Да и не за тем ходил к доктору Трийяку. У меня появились боли в паху, скорее всего, ревматического характера.
– У вас увеличена простата.
– Да?
– Мочитесь хорошо?
– Пока не жалуюсь.
– По ночам встаете?
– Иногда, если не спится.
– Я имею в виду, чтобы помочиться.
– Я как-то не задумывался.
– А струя у вас сильная?
– Простите, не понял.
– Когда вы мочитесь, струя у вас какая: сильная, бодрая, бурная, дугой – или моча сочится слабой тонкой струйкой, с перебоями, так что приходится делать усилие, чтобы опять полилось?
– Да я не замечал, мочусь себе как придется. Я послежу, конечно, но…
– А трусы у вас не промокают?
У меня отвалилась челюсть.
– Ну да, у мужчин после пятидесяти так бывает: вам кажется, что уже всё, вы заправляете пенис, но несколько капель еще вытекает. Понимаете, слабеет мышечный контроль, грубеют сфинктеры, и на белье остается пятно. То же самое сзади.
– Как это – то же самое? Что, помилуй бог, вы имеете в виду?
– Мускулатура расслабляется. Барахлит клапан.
– Нет, ничего такого я не замечал.
– Поначалу обычно никто не замечает. Вас, значит, беспокоят боли и тяжесть в паху?
– Да, иногда.
– Боль острая и резкая?
– Да нет, тупая.
– После эякуляции?
– Да, и еще когда очень устану. Но тогда скорее тянет.
– Это простата и семенные протоки. Ничего страшного, но процесс может стать хроническим. Механизм поизносился. Ставьте себе свечу каждый раз после полового сношения.