Далт. Книга 2 - Кружева Судьбы
Шрифт:
И еще я удивлялась самой себе, своему искреннему интересу, который у меня вызывал Рауль. А он, почувствовав этот интерес, как-то сразу поверив в него, раскрылся удивительными гранями. Рауль действительно больше походил на Гледис, но ту, которую я не знала. Зато теперь я понимала отца, его любовь к ней. Если она так же безоговорочно, на веру принимала его слова, как Рауль мои. Если так же по-детски радовалась похвале или замирала от его недовольства, с трогательно прикушенной губой.
То да, конечно, ребенок не умеющий еще ничего, даже толком обслужить себя, но смотрящий на тебя
По прошествии стольких лет я могла признать, что была ему благодарна, за многое. За то, чему он научил меня сам или дал возможность научиться у других. Что же касается любви отцов и детей, теперь, когда через мои руки и душу прошли многие я готова, была признать, что подчас любя ребенка, ты не признаешь в нем права быть тем человеком, каким он родился, каким становиться на твоих глазах. А он, подрастая, считает это предательством и больше уже никогда не поверит в глубокий смысл слова "любовь".
Это в чем-то объясняло ту нетерпимость ко мне, которую демонстрировала Лаура, при всяком удобном случае. Хотя и тут все не было однозначно и с её, и с моей стороны, но она все же была моей воспитанницей. А не дочерью, пусть и приемной. Как и Себастьян. Ведь не только взрослый может или не может любить Судьбой приведенного к нему ребенка, у ребенка то же есть это право. И он полностью воспользуется им, как только подрастет и сможет сам обеспечить себя. Сердцу не прикажешь, как ни банально это звучит.
Вечером, на кануне Бала мои покои заставили цветами. Леон, находившийся при мне почти неотступно, к ночи уже привычно сменив человеческую ипостась на волчью, (так он лучше воспринимал окружающее), отчаянно чихал. Но Лаэрта была категорически против того, чтобы все убрать.
– Госпожа, это цветы Кланов, всех. И малых, и больших. Вы оскорбите их, отказавшись принять.
– Я никого не хочу оскорбить, я беспокоюсь о Леоне, еще немного и у него начнется сенная лихорадка.
– Леон перекинется в человека и поохраняет ваши двери со стороны коридора. Вам предстоит выбрать платье, без примерки не обойтись, а вот без лишних, бесстыжих глаз, легко!
Леон зарычал, выражая свое несогласие, но она замахнулась на него особенно пышным букетом, и он выскочил, отчаянно чихая.
– А как же "уважение к Кланам"?
– ангельским голоском поинтересовалась я
– Главное, чтобы на пользу, - не смутилась Лаэрта, - я потом их переберу, тут есть редкие цветы, пригодятся.
– И зачем же?
– Эти на лосьоны пойдут, эти просто в чай. А вот из этих отвар сделаем потом вам волосы прополощем, аромат будет, как с весеннего луга.
У меня что-то щелкнуло в голове.
– Лаэрта, а может человек поменять свой цветок? Любил розу, а потом раз, и ромашки стали милее?
– Нет, госпожа, такого быть не может. Аромат - это чувства цветов, так у нас, эльфов говорят. Человек ваш не цветок любит, а то что с ним связано.
Я кивнула и выскользнув на темный балкон тихо позвала:
– Рауль, ты еще здесь или уже у Теней?
– Здесь, минут через 20 уйду.
– Ты можешь сделать одну вещь, не спрашивая меня зачем?
– Само собой.
Вот так, просто.
– Мне надо, чтобы ты точно, слышишь, точно узнал какие цветы любит Селена.
– Хорошо, - если племянник и был удивлен просьбой, то удачно это скрыл.
– Ты не просто мой племянник, ты - мечта тети!
– я скользнула обратно в комнату слыша, как негромко рассмеялся Рауль.
Лаэрта сделала вид, что не заметила, что я отлучалась.
В день Бала Лаэрта разбудила меня очень рано. Как-то так получилось, что она стала мне и горничной, и наперсницей, и старшей подругой. Одно время я еще пыталась называть её "госпожой Лаэртой", однако видя, что её это не по нраву, перестала. В первый раз назвав её по имени, я увидела у нее на губах такую улыбку торжества, что просто смирилась, впрочем, так и не поняв, что же за всем этим стоит.
– Лаэрта, а зачем в такую рань? Даже если они поубивают друг друга, похороны могут быть только ночью, - я сказала и удивилась самой себе, похоже с кровью Тэо ко мне перешло и спокойное восприятие смерти.
– Первые битвы проходят в лесах и горах, а солнце слепит глаза, блики на воде мешают. Так почетней умереть. А вы пока одеваться начнете, не спеша.
Я подивилась логике, но послушно встала.
Насчет платья у меня то же были большие сомнения, нет само оно было выше всяких похвал, из удивительной ткани, которая переливалась и слегка меняла цвет от яблочно-зеленого, до цвета хвои, а иногда мерцала, как блики на воде. Плечи и руки открыты, Бал, все же. Узкая талия, широкие юбки.
– Украшений не нужно, когда тебя объявят Королевой - матерью. Тогда и принесут - сказала Лаэрта.
А вот сверху надо было надеть нечто. Это верхнее платье было из тяжелого, богато расшитого сверкающими камнями материала. С очень длинным шлейфом, рукава тоже касались пола, а кисти рук можно было просунуть в специальные прорези, где-то в середине рукава. К тому же оно застегивалось наглухо, под самое горло.
– Волосы оставим распущенными, в прическу потом уложим. От ветра они будут развиваться, и ты будешь, как костер на ветру, почти настоящая Темная эльфийка, - Лаэрта произнесла это с гордостью, а я настороженно посмотрела на нее. Что-то здесь было не то. Но я молчала, даже когда она велела моим телохранителям и Раулю везти меня. А то пока доберемся...
Однако вскоре я поняла, что мне предстоит. Сама арена была в форме слезы, притом ее узкая часть начиналась с высоченной башни, постепенно расходясь в стороны.
– Но я же ничего не увижу - растерялась я.
– Увидишь, госпожа, - отозвался Леон, - там у тебя будет экран и все близко видно, - на мой изумленный взгляд он широко улыбнулся.
– Они Темные Эльфы. А не дикие.
– Хорошо, а где я должна быть?
– На башне, мы потому и вышли рано, пока поднимемся.
Я изумленно оглядела спутников: