Дама и единорог
Шрифт:
Мы уже подходили к дому, когда Алиенора вдруг шарахнулась вбок, как норовистая лошадь, и вцепилась мне в руку. В воздухе опять витал запах овечьей мочи. Должно быть, Жак Буйвол случайно наткнулся на нас на Верхней улице по дороге к Жоржу. Не сомневаюсь, что он намеренно выбрал час ужина, рассчитывая, что его пригласят откушать.
— Спрячься у соседей, — прикачала я. — Как только он уйдет, я тебя позову. — Я подвела ее к дверям ткача, который жил за два дома от нас, и она прошмыгнула внутрь.
Жак с Жоржем пили пиво
— Привет, Жак, — поздоровалась я, вступая в сад и думая: «Только бы меня не стошнило».
— Что это вы от меня бегаете? — прогрохотал он. — Ты и твоя дочь?
— Ты это о чем? Мы с Алиенорой ходили за пирогом, а перед тем заглянули в Шапель. Мы очень торопились, чтобы поспеть к булочнику до закрытия, потому бежали, но совсем не от тебя. Можешь остаться с нами поужинать — отведаешь пирога.
Хочешь не хочешь, приходится проявлять любезность — тем более он, по всей вероятности, наш будущий зять.
— Нет, бегаете, — повторил Жак. — И зря. Где твоя дочь?
— В гостях.
— Bien.
— Жак хочет с нами поговорить об Алиеноре, — вступил Жорж.
— Сейчас меня волнует вовсе не она, а твой убогий заказ. — Жак Буйвол махнул в сторону «Звука». — Видишь, тут синего кот наплакал, да еще эти цветы, занимающие почти весь фон. Эта мода на мильфлёр, как пить дать, сведет меня в могилу, сплошное красное да желтое. А на этом ковре, похоже, синего еще меньше.
Он уставился на набросок «Обоняния», изображающий в законченном виде только лицо и плечи дамы.
— Ты говорил, на коврах будет много синего — по крайней мере половина травы. А теперь я вижу какие-то жалкие островки и вместо синего все красное.
— Взамен травы мы добавили деревья, — ответил Жорж. — У них будут синие кроны.
— Все равно мало — половина листьев желтая. — Жак Буйвол смерил Жоржа сердитым взглядом.
Ему и впрямь посулили более щедрый заказ. Накануне мы с Жоржем сидели дотемна, все прикидывали, сколько синей шерсти пойдет на все ковры. Утром Жорж послал к Жаку Буйволу Жоржа-младшего, чтобы сообщить об итогах наших бдений.
— После нашего разговора рисунки пришлось поменять, — спокойно объяснил Жорж. — Совершенно рядовая ситуация, и потом, я ничего определенного не обещал.
— Ты заморочил мне голову и должен возместить убытки, — стоял на своем Жак.
— Никто не возражает против ужина в саду? — оборвала его я. — Приятно время от времени поесть на воздухе. Мадлен, неси пирог!
— Жак, ты ведь понимаешь, что я не могу давать тебе заказ, исходя из твоих нужд, — сказал Жорж. — Работа есть работа. Все течет, все меняется.
— В таком случае вы ничего не получите, пока не выполните
— Шерсть ты пришлешь завтра утром, как мы договорились. — Жорж медленно цедил слова, словно делал внушение неразумному ребенку.
— Сначала дайте обещание.
— Что ты хочешь?
— Вашу дочь.
Жорж исподтишка взглянул на меня.
— Мы еще ничего не обсуждали с Алиенорой.
— А что тут обсуждать? Вы даете за ней приданое, и она становится моей женой. Так ей и скажите.
— Алиенора нам самим нужна, — вмешалась я. — Эти ковры — самый крупный заказ из всех, которые поступали доселе, и каждый человек у нас на вес золота. Без Алиеноры мы не поспеем к сроку, и тогда синяя шерсть вообще не понадобится.
Жак Буйвол пропустил мое замечание мимо ушей.
— Отдадите за меня дочь — получите синюю шерсть, — произнес он в тот самый миг, когда Мадлен вынесла в сад пирог и нож.
Она сжала губы, стараясь не дышать вонью, но при словах Жака Буйвола раскрыла от удивления рот и фыркнула. Я сдвинула брови и неодобрительно покачала головой, наблюдая, как она шваркнула пирог и припустила обратно в дом.
— Мы с Кристиной должны все взвесить, — ответил Жорж. — Завтра дадим ответ.
— Вот и прекрасно, — обрадовался Жак. Он взял нож и отрезал себе здоровенный кусок пирога. — Отдаете дочь — получаете шерсть. И не пытайтесь искать других красильщиков, они все моя родня — двоюродные братья.
Жорж собрался было отрезать себе пирога, но вдруг рука его замерла и нож повис в воздухе. Я прикрыла глаза, дабы не видеть его разгневанного лица. А когда их опять открыла, нож вертикально торчал из пирога.
— Ладно, мне надо работать, — произнес Жорж, поднимаясь. — До завтра.
Жак Буйвол сунул пирог себе в рот. Казалось, уход Жоржа ничуть его не обидел.
Я тоже ретировалась: надо было срочно переговорить с Мадлен. Служанку я отыскала на кухне, где она склонилась над горшком, к днищу которого пристала подгоревшая чечевица. Лицо ее раскраснелось от жара, пышущего из очага.
— Алиеноре ни слова, — шепнула я. — Чем позже до нее дойдет новость, тем лучше. И потом, ничего еще толком не решено.
Мадлен подняла на меня глаза, заправила выбившуюся прядь за ухо и опять принялась скрести горшок.
Жак откланялся только после того, как проглотил добрые полпирога. Я к еде даже не прикоснулась: у меня пропал аппетит.
Алиенора не проронила ни слова, когда я привела ее от соседей, прямиком двинулась в сад и стала собирать горох. Тем проще — все равно я понятия не имела, что ей сказать.
Попозже она вызвалась отнести булочнице горох. Как только она удалилась, я потащила Жоржа в самый дальний угол сада, к решетке, увитой розами, с расчетом, что здесь нас точно никто не услышит. Мы миновали Никола с Филиппом, которые стояли рядышком и рисовали: Никола — руки дамы, а Филипп — льва.