Дама из долины
Шрифт:
— Я выбрал для тебя самую подходящую мазь. Мне бы следовало быть смазчиком лыж в сборной страны.
Он вешает на плечо ружье. И мы пускаемся в путь. Эйрик идет впереди. Я — сразу за ним. Вид ружья на плече Эйрика будит во мне какое-то зловещее предчувствие. Я еще не забыл выстрелов у реки. Дергающегося на льду человека.
Вскоре начинается березовый лес. Мороз чувствуется, несмотря на шерстяной джемпер и анорак. Северо-восточный ветер дует нам в спину. Эйрик сошел с главной лыжни и прокладывает новую, немного южнее, место совсем глухое. Уже через час заметно темнеет, непривычный для нас синий свет, льющийся откуда-то
Он идет ровным быстрым шагом. До сих пор мне было легко поспевать за ним. Свежий воздух бодрит, как первые два-три глотка ледяной водки. Я вспоминаю слова Сигрюн о том, что русские считают березу почти святым деревом. Среди этих стволов и реальные, и вымышленные персонажи нашли свою судьбу, как в пьесах Чехова. Я думаю о Пушкине, о ревности и подозрениях, о дуэли и неожиданной смерти. В целеустремленном энергичном шаге Эйрика мне начинает чудиться что-то враждебное. Он идет слишком быстро, чтобы мы могли разговаривать. Может, это и к лучшему. Я смотрю на его невысокую крепкую фигуру. Пытаюсь представить его себе обнаженным, их с Сигрюн любовные игры. И не могу. Значит, я оказался прав с самого начала. Эйрик Кьёсен не главный мужчина в ее жизни. Просто он повторял ей это столько раз, что она в конце концов ему поверила.
А ведь Эйрику что-то от меня нужно, думаю я и замечаю, что начал уставать, что мы идем слишком быстро, что это уже не дружеская прогулка на лыжах, что таким образом Эйрик говорит со мной, рассказывает о своих чувствах, что я, независимо ни от чего, восхищаюсь его краем, что он главный, пока идет по лыжне впереди меня, что мы будем идти так, пока не стемнеет, и возвращаться будем в полной темноте. И главное: мы не захватили с собой еды.
Все время дорогу нам пересекают звериные следы.
Эйрик Кьёсен иногда останавливается, пытается показать дружелюбие, но в его голосе слышится напряжение. Иногда он говорит: «Это след рыси. А это — лося». Но не больше.
Как будто он вообще не хочет говорить со мной и произносит эти слова только из вежливости. Я снова думаю о том, что у него есть основания разочароваться во мне. Он из тех, кто многого ждет от людей. Если верить тому, что Сигрюн рассказала мне о первых годах их с Эйриком жизни, то именно его надеждына Сигрюн, на их совместную жизнь связали их друг с другом. Его безграничные надежды оказались теми тисками, которыми он держал ее. Надежды, возлагаемые им вначале на меня, были, разумеется, гораздо скромнее, однако достаточно велики, чтобы я их почувствовал. Последней с его лица исчезла широкая открытая улыбка. Его молчание пугает меня. Упрямство. Он много лет учился скрывать свои темные стороны.
Это его местность, думаю я. Он здесь родился. С самого детства он знал, что здесь много хищников, что лес может таить опасность. Он видел и красоту этого ландшафта. Красивого и летом, и зимой. Но зима здесь слишком холодна, а летом много комаров. Нет, не свою местность Эйрик хотел мне показать, думаю я. Он хотел показать мне, что он что-то знает. Эта прогулка — его способ сообщить мне об этом. Неужели он знает, что мы делаем с Сигрюн, когда играем сонату Брамса? Знает, что доверие между нами больше, чем то, которое когда-либо существовало между Сигрюн и ним? Как бы там ни было, он знает, что мне доверять нельзя. Кто может доверять пианисту, который когда-то бросил школу, который, получив редкий шанс играть концерт Рахманинова с Филармоническим
Я хочу повернуть назад! — кричу я. Его шапка натянута до самых глаз.
Он даже не останавливается, чтобы мне ответить, он просто кричит:
— Скоро будет берлога медведя!
Может, здесь действительно есть медведь? — думаю я. Может, Эйрик хочет показать мне, как он охотится на хищников? Я самый обычный парень из Рёа. Я не знаю Пасвика. Расстояния здесь огромны. Здешняя местность преображает людей. Она преобразила Таню Иверсен. Подарила ей силы вырваться, совершить что-то значительное, научила думать большими категориями. Я никогда не смогу так думать.
Мне становится холодно, ледяной холод сковывает и мысли, и тело. Ноги закоченели. Ресницы в инее. Надо повернуть назад, иначе я не дойду до дому.
— Я больше не могу! — кричу я.
И тут… Я забыл, что мы идем по крутому склону. Но на этот раз Эйрик оборачивается ко мне и в ту же минуту теряет равновесие. Он падает на правый бок, и, когда его плечо касается снега, ружье сдвигается, дуло смотрит сначала на меня, а потом на его левое бедро. Гремит выстрел.
Путь в темноте
Много лет спустя я пытаюсь вспомнить, как это было. Что я тогда чувствовал. Он барахтается, лежа в снегу. Сначала мне кажется, что пуля попала в меня, и потому я тоже впадаю в шоковое состояние.
Я уверен, что он хочет меня убить, что это только вопрос времени. Меня охватывает вялость. И в то же время я по-своему к этому готов. Еще не прошло и года с тех пор, как я хотелумереть.
Потом я вижу кровь.
Она течет у него из ноги, хотя ранен он в бедро.
Я вскрикиваю:
— Ты ранен!
Он молчит. Только не спускает с меня глаз. Наверное, ему очень больно. Наверное, он еще не понял, что случилось.
— У тебя идет кровь, — говорю я.
Он шевелит губами. Словно хочет мне что-то сказать. Неожиданно я вижу у него на лице подобие улыбки. Сразу после этого он теряет сознание. Я понимаю, что, должно быть, он уже потерял много крови. И скорее всего умрет, если мне не удастся перевязать ему рану.
Я думаю так же, как, наверное, думал Габриель Холст тогда, у Люсакерэльвы: несмотря ни на что я должен его спасти.
Хотя мне было бы проще, если бы он умер.
Но эта мысль появляется у меня позже. Сначала я думаю только о том, что должен спасти его, спасти любой ценой. Через несколько минут он приходит в себя и смотрит на меня. Но по-прежнему молчит.
Я понимаю, что он что-то знает, что-то почувствовал, что-то обнаружил. Может быть, они даже говорили об этом с Сигрюн. Но ни он, ни я не решаемся заговорить об этом здесь, в лесу.
Он показывает на карман своих ветронепроницаемых брюк. Я лезу в карман. Достаю бинт. Ножницы. Пластырь. Все, что необходимо для оказания первой помощи. Он помогает мне, медленными движениями снимая штаны.