Дама непреклонного возраста
Шрифт:
Юлька не больно близко принимала к сердцу душевную катастрофу соседки, она терпеливо выждала, когда та на секунду захлопнет рот, и добила окончательно:
– И еще пальтишко – двенадцать тысяч пятьсот. Всего – двадцать два семьсот!
Минуты три Зинаида – не мигая, молча – смотрела на девчонку. Потом попыталась что-то сказать, но рот только беззвучно шамкал. Наконец она выдавила:
– Уйди с глаз моих, садистка! Ничего платить не буду, забирай шмотки!
– Но… Зинаида Ивановна! Ну чего вы в самом деле! Это же не Китай какой-нибудь! Дорогие женщины
– Я не настолько дорогая! – быстро вякнула Зинаида. – И куда твои глаза смотрят – дорогую нашла… Да я лучше повешусь! Надо же, такие деньжищи…
Она вдруг подскочила со стула и понеслась в коридор.
– Неужели и впрямь побежала вешаться? – изумленно вздернула бровки Юлька.
Однако Зинаида и не думала о суициде. Она уже прижимала к уху трубку и кричала на весь коридор:
– Алло, Тань, почему трубку не брала? Я ведь что хотела… А, ты из ванной вылезала, еще не помылась… Чего тебе там мыть-то столько времени, ты же не статуя Свободы, прямо не знаю! А ты завернись в полотенце, если с тебя пена капает, только я не могу перезванивать, забуду, что спросить хотела. А я спрашиваю – у Вадима твоего деньги с собой были? Ну когда, когда… когда на него напали! И сколько? Что, с курткой? А специально не шарили? Лентяи, даже осмотреть человека как следует не могут… Да нет, это я про себя. Все, Танечка, иди мойся, легкого тебе пара…
Зинаида положила трубку и задумалась.
Выходит, у Вадьки деньги были – четыре тысячи на карманные расходы. Но они лежали в куртке. И специально никто к нему в карманы не лез, просто парень потерял куртку, разумеется, вместе с деньгами. Значит, не хулиганы это были… Нет, ну надо же – студентик на карманные расходы запросто таскает с собой четыре тысячи! А тут…
Зинаида вдруг растянула рот в хитрой улыбке и поплыла назад в комнату, виляя домашним халатом.
– Юленька! Я решила, что не буду отказываться от вещей, чего уж там…
– Да и в самом деле! – поддержала ее девушка. – Кто же их за такую цену еще купит? Тем более после вас!
– Да-да, я решила оставить. Но… Знаешь, какая меня идея клюнула? С сегодняшнего дня ваша плата за жилье увеличивается втрое.
– За этот сарай? – выпучила Юлька глаза.
– Но ведь должна же я где-то брать деньги! А ты сама меня научила – дорогие люди должны дорого платить, – растеклась Зинаида в приторном оскале. – А сейчас я хочу побыть одна, ступай, детка.
Детка ступать не хотела, она отвесила губы и теребила подол халатика.
– Ладно, Зинаида Ивановна, я скажу девчонкам, чтобы цены скинули… – промямлила она, – до двенадцати тысяч. Пойдет?
Судя по тому, как легко сбила Юленька чужие цены, Зинаида сообразила, что девица и сама немного желала подзаработать на чужих обновках.
– Двенадцать? Пожалуй, пойдет, – согласилась Зинаида и тут же быстро добавила: – Только в рассрочку на полгода!
Юлька ускакала к мужу, а Зинаида принялась накручивать бигуди. Никогда прежде она не спала с такой красотой, но новая работа требовала новых жертв. Уснуть долго не получалось – голова никак не хотела мириться
Ночью ей приснился Большой театр. Зинаида Корытская никогда не бывала в Москве, а уж тем более в Большом театре, поэтому во сне театр был маленький, неказистый, похожий на деревенский клуб, куда маленькую Зину отправляли каждое лето. Однако в зале играла настоящая классическая музыка, тягучая и угнетающая, а на деревянной сцене прыгали настоящие балерины в торчащих колом юбочках. А потом выскочил здоровенный дядька в женских колготках, схватил одну, самую дохленькую балеринку, и стал носиться с ней из угла в угол. Музыка заиграла быстрее, и дядька стал поднимать балеринку, будто штангу. Та извивалась, громко мычала и, по всей видимости, страдала.
– Отпусти тетеньку, гад! – крикнула Зинаида дядьке.
Но «тетенька» обернулась и оказалась Вадькой.
– Чего вы лезете? – недовольно отозвался он. – Я вам вовсе не тетенька! А это и не гад вовсе никакой, а Софья Филипповна!
От одного только имени Зинаида проснулась.
– Надо же… приснится ведь ересь такая… – тряхнула она головой, пытаясь отогнать тяжелый сон.
На улице, прямо под окном, стояла неизвестная машина, и оттуда доносилась классическая музыка, правда, в современной аранжировке.
– Вот паразиты, ни днем ни ночью покоя от них нет, – проворчала Зинаида, укладывая на подушку многострадальную голову.
Теперь сон испарился окончательно, а стрелки часов показывали лишь половину четвертого утра.
– Еще эта Софья Филипповна… С чего это ей вздумалось дядькой мне присниться? – ворчала сыщица. – Татьяна говорила, она маленькая, почти карлик, а дядька такой огромный – одни ручищи, как слоновьи ноги.
Вдруг Зинаида затихла, а потом как была – в ночной рубахе – рванула в коридор.
– Алло! Алло! Таня? – кричала она в телефонную трубку. – Тань, я чего спросить хотела: а как ты узнала, что у Софьи на руке было написано? Она же сгорела!
В трубке долго молчали, потом сопели, потом, очевидно, проснулись, и хриплый голос Боевой произнес:
– Слышь, Зин, у тебя соседей-мужиков поблизости нет?
– Есть… Игорь за стеной. И подо мной бугай какой-то живет, – растерянно ответила Зинаида. – А что случилось-то?
– Ты, Зин, сходи к этому Игорю, долбани ему в двери и крикни, что он козел. Может, он тебе лицо набьет. А нет, тогда бугая обматери. Должен же кто-то тебя отчихвостить, чтобы ты народ в такую рань не будила.
– Ну, знаешь… С чего это я мужиков будить пойду? Ты вообще знаешь, сколько времени?
– Я как раз про время и говорю, – зевнула в трубку Боева. – Иди, спи, а? На работу же к десяти. Я тебе адрес Софьиной дочери дам, сама сходишь и спросишь.
Больше Татьяна говорить не стала, а попросту бросила трубку. Зинаида поплелась к себе, попыталась уложить голову на бигуди, но потом в сердцах плюнула и стала сдирать парикмахерские орудия пыток, бормоча:
– Да пропади ты пропадом, такая красота!