Дама с простудой в сердце
Шрифт:
— Ну хорошо. Как скажешь. Готов прятаться по углам, пока тебе не стукнет восемнадцать. А потом пошлю к твоей матушке сватов.
— Ты сначала на ноги встань. Нищета. За моей сестрой банкир ухлестывает, так и то мать его не очень-то жалует. Ладно, поехали. — Ника села на мотоцикл, и они помчались по проселочной дороге в сторону поселка.
Последний километр она прошла задами дачных участков. Борис ее встречал со своим громадным псом. Овчарка с кучей медалей на шее, будто лошадь с бубенцами, первое время рычала на девушку, но потом стала привыкать, и Борис перестал сажать ее на цепь при появлении Ники.
Самая большая комната с камином находилась на первом этаже. В нее попадаешь сразу с крыльца, сразу чувствуешь тепло
— Ты что, ограбил банк? — спросила девушка. — Откуда такая роскошь?
— На выставке купили две моих картины. Шведы купили за валюту.
Ника прошла к столу и села.
— Может, ты и впрямь талант? Станешь великим художником. Вот тогда мать на твоих сватов другими глазами посмотрит. Она терпеть не может новых русских, но почтительно относится к талантам. Моя сестра тоже великолепно рисует, а я следующим летом поступаю в театральный.
Борис начал открывать бутылки.
— А у меня нет матери. Она умерла. Отец сидит в тюрьме. Зато у меня есть толкач, на которого я работаю, он пристраивает мои картины на выставки. Думаешь, это так просто двадцатилетнему сопляку? Нереально. Додик меня проталкивает. И ты знаешь, мои картины покупают. Но только не наши, а иностранцы. Не в той стране я родился. Здесь я никогда не стану художником с именем. А конъюнктурщиком быть не хочу.
— У меня нет толкачей. Я верю в свои силы. Сцена — мое призвание, и она будет под моими ногами скрипеть половицами. Я в этом уверена. За что сидит твой отец?
— Из-за Додика сел. Моего толкача.
— И ты на него работаешь?
— Так хочет мой отец. Он человек безвольный, несмотря на то что гений. Мог бы стать великим художником, но завистники, партийные функционеры от искусства, стул из-под него выбили. Он из тех шестидесятников, которых Хрущев грозился выкинуть из страны. Зря не уехал. Вся жизнь сложилась бы иначе. Нищенствовал, пока его не заметил
Додик. Давид Илларионович Добронравов. Адвокат экстра-класса. Уважаемый человек, а на деле первостепенный аферист и вор. Он и сделал из отца копииста. Мастера подделок. Мало того что отец сработал по его заказу копию в музее, так он его заставил подменить оригинал. План гениальный, как он считал. Но только отец мой художник, а не вор. Вот и засыпался. Дали ему восемь лет. Но Додика он не выдал. Теперь Додик купил все начальство в зоне, и отец сидит там, как персидский шах, и продолжает работать на Додика, делая копии с подлинников.
— Но зачем же?
— А затем, что я остался сиротой. Додик ему поклялся, что возьмет меня под свое крыло, пока отец будет сидеть и продолжать на него работать. Адвокат держит слово. В институт без экзаменов устроил. Мои картины пропихивает на выставки. Деньги дает. Так называемые курьерские. Я отвожу подлинники отцу в зону, тот делает с них копии, привожу назад оригиналы с подделками. Даже опытный искусствовед не различит, где настоящая картина, а где фальшивка. Только эксперты смогут определить по структуре холста и по составу красок. Либо путем рентгена.
— Класс! Великолепная идея. Но что этот адвокат делает с фальшивками?
— Возвращает их хозяевам. Ну, вот пример. Один из новых русских обращается к адвокату. Мол, хочу я, Давид Илларионович, застраховать коллекцию своей живописи. Помогите оформить страховку. Он же адвокат, уважаемый человек, знаток живописи и имеет огромные связи везде, где только можно их иметь. Додик смотрит коллекцию и говорит: «Требуется дорогостоящая экспертиза и много времени на оформление документов». Ему говорят: «Ради бога! Картины хлеба не просят и не прокиснут». Додик все
Борис начал наливать шампанское в бокал своей гостьи, сам предпочитая пить водку. Во время рассказа он так взволновался, что у него заходили желваки на скулах. У Ники в голове начали блуждать какие-то идеи, но она пока не могла их сформировать в единое целое. Так что-то мелькало в мозгу короткими вспышками, но не очень определенно.
— А ты знаешь тех людей, которых адвокат надул?
— Не всех, конечно, но многих знаю. Да их по коллекциям можно вычислить. Существуют каталоги картин, где указаны владельцы. Но эти списки — для служебного пользования ФСБ или дирекций музеев. Они засекречены. Однако у Додика такие списки имеются. Последний клиент, которого он общипал на шесть репинских этюдов к картине «Крестный ход в Курской губернии», был некий Шестопал. Смешно другое. Додик держит деньги в его банке. Сверхнаглость. Тот перед ним стелется, проценты ему платит, а этот гад своего же собрата по живому режет. Для него ничего святого нет. С моим отцом он так же поступил. Мало того что в зону его на восемь лет загнал, так еще работать там на свой карман заставил. Шакал! Для него нет ничего святого, кроме его бабы. Тоже хищница та еще. Два сапога пара. Она им крутит, как хочет. Еще бы, лет на двадцать моложе и выглядит, как фотомодель. Там любовью и не пахнет. Каждый в этом альянсе свое имеет.
Ника забыла про шампанское и икру. Услышав имя Шестопала, она вздрогнула, но Борис этого не заметил. Как, оказывается, тесен мир. Взять бы и столкнуть всю эту банду лбами, чтобы искры посыпались! Как хорошо, что мудрая тетка Неля надоумила ее не бросаться преданными мужчинами. Не плюй в колодец, пригодится воды напиться.
Ника подняла бокал.
— Я хочу, чтобы мы выпили за нашу неожиданную, но судьбоносную встречу. А ведь могли бы и не встретиться, и кроме детских воспоминаний о «казаках-разбойниках» ничего не осталось бы.
— Это не случайность. Я тебя всю жизнь искал.
И они выпили. Каждый за свое.
15 сентября 1996 года
Если Нику пришлось долго убеждать в том, что она должна выглядеть в глазах окружающих целомудренной девицей, то Киру Фрок убеждать не приходилось. Она имела не одно лицо, а была многолика, разнообразна, предприимчива и, разумеется, обладала опытом по части любовных игр. В ее сети попадали все, кто ее каким-то образом интересовал. Свои чувства она не растрачивала и не желала размениваться по мелочам. Настоящая любовь впереди, а пока сочетание любовь — бизнес ее вполне устраивало. Шестопал прекрасно понимал, что Кире он нужен только для постели и для ее махинаций. Он относился к этому спокойно. Как женщина, Кира не имела себе равных в постели, и он старался доставлять ей как можно больше удовольствий. Конечно, такой темпераментной красотке мало бойкого старичка Добронравова. Но Кира им дорожила, он был ей нужен. Жить в роскоши по сегодняшним меркам не очень просто. Приходилось идти на жертвы. Кира знала, что Шестопал имел невесту, молоденькую, хорошенькую, из интеллигентной семьи, но у него с ней ничего не было, и, похоже, девчушка водила его за нос.