Дама с рубинами. Совиный дом (сборник)
Шрифт:
Клодина подошла к окну и позвала девочку, но вздрогнула от звука собственного голоса – так тихо было во дворе. Только собака, гремя цепью, вылезла из конуры и насторожила уши на зов из окна. Ребенок не отвечал, и не было видно светлого платьица ни в кустах, ни в беседке.
Клодина не испугалась – девочка часто отправлялась прямо из сада наверх, чтобы отнести папе цветов или «чудесных камешков». Клодина поспешила к брату, но тот сидел один в затененной комнате у окна и был так погружен в работу, что не заметил сразу ее прихода, и, ответив на вопрос рассеянным взглядом, продолжил писать.
Не было Эльзы и у фрейлейн Линденмейер, и девушка в страхе побежала в сад. В беседке стояла
Все поиски и крики были напрасны. Через калитку Клодина увидела лежавший на дороге красный пион и поняла, что Эльза с букетом в руках убежала за ограду. Она тотчас же бросилась из сада и побежала вдоль дороги.
Пустынная, она далеко белела перед ней. С тех пор как провели железную дорогу, шоссе было почти оставлено, только изредка стук колес нарушал лесную тишину, и можно было не бояться, что ребенка задавят. Девочка, вероятно, здорово опустошила грядки Гейнемана, так как на дороге постоянно попадались то фиалки, то жасмин – ее ручонки не могли удержать много цветов.
Она, должно быть, ушла уже давно. По крайней мере, Клодине пройденный путь показался бесконечным. Слезы страха застилали ей глаза, и сердце билось так сильно, будто хотело выскочить из груди. Наконец она нашла шляпу куклы около чащи, подходившей к самой дороге. У Клодины замерло сердце при мысли, что малышка зашла в лес и испуганно бродит там. Она уже собиралась громко закричать, когда до нее долетел детский голос, к которому присоединился мужской. Голоса слышались с той стороны, где дорога круто поворачивала и ее не было видно за густым лесом. Девушка невольно прижала руки к груди и прислушалась. Да, это был барон Лотарь и с ним – ребенок. Сделав еще несколько шагов, Клодина сквозь расступившиеся деревья увидела говоривших.
Барон левой рукой держал поводья своей лошади, а на правой нес маленькую беглянку. Шляпка сбилась ей на затылок, и густые белокурые волосы в беспорядке падали на лоб и разгоряченные щечки. Лицо девочки было заплаканным, но страх и беспомощность не заставили ее потерять любимую куклу, которую она сейчас крепко прижимала к груди. Увидев свою тетю, девочка радостно закричала:
– Я хотела отнести букет даме с земляникой и шла долго-долго. И Леночка потеряла свою новую шляпу, тетя Клодина!
Она сняла ручку с шеи барона, спеша под родное крылышко, но Лотарь удержал ее.
– Ты останешься у меня, дитя! – строго сказал он.
Девочка съежилась, как напуганная птичка, и робко взглянула в бородатое лицо – повелительный тон был нов для нее.
– Ты сама виновата в этом, маленькая беглянка, – продолжал он говорить ребенку, выразительно глядя на встревоженное лицо и заплаканные глаза фрейлины, которая стояла перед ним, тщетно пытаясь свободно вздохнуть и поблагодарить его. – И теперь ты спешишь оставить меня, не спрашивая даже, в силах ли тетя нести тебя, потому что твои уставшие ножки сами идти не смогут. Нет, – остановил он Клодину, когда та протянула руки, чтобы взять его ношу. – Давай, детка, снова свою ручку, обними меня за шею и не смотри так испуганно, ведь ты только вначале боялась моей бороды! Видишь, как смело идет Фукс рядом со мной и позволяет вести себя. А вот и злополучная шляпа, из-за которой ты пролила столько слез.
Малютка счастливо улыбнулась, когда Клодина надела на куклу найденную шляпу и завязала ленты.
Барон не спускал глаз с изящных рук, двигающихся так близко от него: широкий темный рубец шел от указательного
– «Пятна от ожогов не унижают», говорит мой старый Гейнеман. – Клодина, покраснев под его взглядом, быстро убрала руки от завязанного банта.
– Нет, нисколько не унижают, но несомненно, что они действительно существуют! Неужели в Совином доме нет доброго духа, который мог бы избавить вас от такой грубой работы? – насмешливая и недоверчивая улыбка появилась на его губах. – Но, возможно, наступит время, когда вы будете считать воспоминание об этих пятнах унизительным.
Он не спускал с нее своих горящих глаз. Она посмотрела на него с гордым гневом:
– Разве придворная болтовня сообщила вам также, что я люблю играть комедии? Неужели я должна прямо сказать вам жестокую правду о том, что мой брат, хотя и заплатил все кредиторам, покинул свой дом совершенно нищим, без копейки денег в кармане и даже без крова? Мы не можем держать прислугу, и это вовсе не такое уж самопожертвование, а пятно на руке говорит не столько об унижении, сколько о моей неловкости. Но оно уменьшается с каждым днем. – Она мило улыбнулась, увидев, как густая краска залила лицо барона. Ей не хотелось быть суровым к нему, ведь он нес на руках ее любимицу. – Скоро мне уже не надо будет стыдиться себя, а вчера вечером я могла бы даже позвать строгую Беату, чтобы она попробовала осмеянный ею яичный пирог.
– Я убежден в этом и прошу прощения. – Барон наклонил голову с насмешливой покорностью. – Вы на самом деле настоящая Золушка, а не только играетесь в нее. Мужчине трудно вообразить подобное положение, но, конечно, есть даже некоторая пикантная прелесть в том, чтобы временно закутаться в серое покрывало куколки, дабы потом подняться ввысь на блестящих крыльях бабочки.
Она поджала губы и промолчала, зная, что испугалась бы собственного голоса, если бы заговорила о том, что глубоко скрывала в своем сердце и что барон Нейгауз постоянно, с какой-то упорной злобой задевал.
Выразительная игра его энергичного, но холодного лица волновала ее. Она отошла в сторону, чтобы дать ему дорогу, и он пошел дальше. Некоторое время слышались только шум шагов и стук копыт. Наконец молчание было прервано маленькой Эльзой, которая стала придумывать ласкательные имена Фуксу.
– Нет ни малейшего сходства с матерью-испанкой у этой маленькой белокурой немочки, – сказал барон, глядя на очаровательное личико, наклонившееся к лошади. – У нее глаза Альтенштейнов. Хотя я в детстве был совершенным дикарем и мало интересовался старыми картинами, я все же часто останавливался перед портретом красивой женщины, когда открывали наши парадные комнаты. «Лилией долины» называл ее тогдашний герцог Ульрих. Но она была боязлива и не вернулась ко двору после того, как однажды его высочество слишком горячо поцеловал ей руку…
Снова все смолкло, только к шороху камней под их ногами присоединилось щебетание лесных птиц.
– Здесь птички сидят в гнездах высоко-высоко на деревьях, я знаю это. Гейнеман всегда поднимает меня, чтобы показать их, – сказала малютка, глядя вверх.
Барон засмеялся.
– Это слишком высоко, маленькая плутовка, мы не можем взобраться туда. Но, однако, как горят голубые глазки! Я не думаю, что кроткий блеск глаз моей прабабки когда-нибудь так менялся… Среди Нейгаузов не было более таких светлых, пепельных волос, ни одна из девиц не походила на нее. И потому я считал, что эта женщина была единственной в нашем роду. Лишь гораздо позднее я убедился, что такие волосы унаследовали Альтенштейны. Это было при дворе… Мы с герцогом вернулись с охоты и вошли в салон его матери с некоторым опозданием, как раз когда к роялю подошла фрейлина, чтобы спеть «Фиалку» Моцарта.