Дама с рубинами. Совиный дом (сборник)

Марлитт Евгения

Тот не отвечал на красноречивую жалобу ребенка, бесцельно блуждая взором по открывающемуся перед ним далекому ландшафту. Отведя от него глаза, он вздрогнул и перестал барабанить. Папа испугался, но чего?

Малютка подняла на него глаза с настойчивой мольбой:

– Ты еще любишь меня, папа?

– Да, Грета. – Но он не взглянул на нее, по-прежнему устремив взгляд в какую-то точку перед собой.

– Так же, как ты любишь Рейнгольда? Да, папа?

– Ну да, дитя мое!

– Ах, как я рада! Так ты меня оставишь здесь? Кто же будет играть с Гольдхеном? Кто будет его лошадью, когда меня не будет? Другие дети не захотят, потому что он так больно бьет кнутом. Ты не серьезно говорил это?

Лампрехт точно пробудился от мучительного

сна, вздрогнув от прикосновения маленькой ручки, которая трясла его за руку.

– У тебя ложное представление, Гретхен, – сказал он наконец более мягким тоном. – Там, куда я хочу тебя отвезти, у тебя будет много веселых подруг, маленьких девочек, которые станут любить тебя, как сестры. Я знаю детей, которые горько плачут, возвращаясь домой. Впрочем, мы уже давно решили с бабушкой отдать тебя в пансион, только время еще не было назначено, потому что не знали, когда ты сможешь туда поступить. Я принял решение и не изменю его. Сейчас пойду к тете Софи и сделаю необходимые распоряжения.

С последними словами он направился к двери на лестницу.

– Пойдем, Грета, ты не должна оставаться здесь, наверху, – крикнул он неподвижно стоявшей у окна девочке.

Она медленно, с опущенной головой пошла по галерее. Пропустив ее вперед, отец запер дверь, вынул ключ и стал спускаться по лестнице.

Глава 5

Господин Лампрехт не обратил внимания, следовала ли за ним девочка. Он уже давно был внизу, а она все еще стояла наверху лестницы. Услышав, что он вошел в общую комнату, она стала медленно спускаться со ступеньки на ступеньку, держась за перила. Через отворенную дверь комнаты раздавался сильный, громкий голос Лампрехта и Маргарита слышала, как он рассказывал тете Софи о крике и беготне в коридоре бокового флигеля, о воображаемых привидениях среди бела дня, когда он сам был в красной гостиной. Мужчина остался при своем мнении, что девочка вообразила себе это в темном коридоре, в чем были виноваты, конечно же, россказни прислуги, и поэтому желал как можно скорее отвезти Маргариту в пансион.

Малютка тихонько прокралась мимо двери, бросив робкий взгляд внутрь комнаты. Маленький брат перестал строить башню и слушал, приоткрыв рот, а милое лицо тети Софи помертвело, она прижала руки к груди и ничего не говорила, потому что всякие возражения были бесполезны, подумала девочка, прошмыгнув мимо. Если папа с бабушкой что-нибудь решат вместе, то никакие просьбы и мольбы не помогут – бабушка уж настоит на своем. Правда, был человек, который мог бы помочь, если бы вступился и стал шуметь и спорить, – это дедушка из Дамбаха. Он не позволит увезти свою Гретель и тем более запереть ее в большую клетку, где «все должны петь на один лад», – так всегда говорил он, когда бабушка заводила речь о пансионе. Да, он поможет! «Замолчи, Франциска! Я так хочу, а я хозяин в своем доме!» – Тогда бабушка выходила из комнаты и все делалось, как он хотел. О, если б только попасть в Дамбах, она была бы спасена!

Маргарита выбежала во двор, чтобы вывести козлов из конюшни, но работник запер дверь, да и шум экипажа могли услышать, прийти и запереть перед ее носом ворота, тогда она была бы вынуждена остаться. Надо было положиться на свои собственные ноги и храбро бежать. Проходя мимо, она захватила оставленную на садовом столе шляпу, завязала ленты под подбородком и пустилась в путь.

«Им хорошо!» – подумала девочка и прошла по мостику в ближайший переулок, заканчивающийся проемом в городской стене, откуда шла через поля вверх, на пригорок, тропинка к Дамбаху.

Ах, сегодня после обеда все было так хорошо! Так весело было выезжать на козлах из ворот Дамбаха: дедушка смеялся и кричал ей вслед «ура!», а деревенские дети, верные товарищи ее игр, пробежали немного рядом с ней, и мальчишки удивлялись, что она может так ездить.

Теперь она возвращалась, чтобы спрятаться у дедушки. Ах, если бы он оставил ее у

себя насовсем! Она бы с радостью ходила в деревенскую школу. Бабушка никогда сюда не приезжала, она говорила, что не выносит фабричного шума, на что дедушка замечал, смеясь, что живет здесь потому, что не выносит крика попугая.

Наконец узкая тропинка вывела Маргариту на поля с картофелем и репой, потом она поднялась на горку, на которой раскинулась тенистая дамбахская роща, а за ней лежала деревня. На одном дыхании взбежала она на гору, сердечко ее стучало, как молоток, а голова горела и была тяжелой, словно налитой свинцом. У дедушки в комнате теперь так прохладно; там стоит диван с мягкими подушками, на котором он спит после обеда, а она отдыхает, когда устает от беготни. Пройти еще немного за деревню – и все будет хорошо.

На обширном дворе фабрики было тихо и безлюдно, рабочие давно закончили работу. Примыкающий к фабрике сад с прекрасными аллеями и светлым прудом, в котором отражался павильон, тоже был безмолвным, только тихонько шумели верхушки деревьев и под ними уже начинало темнеть.

Даже Фридель, легавый пес дедушки, не выбежал с лаем навстречу Маргарите – порог, на котором он всегда лежал, был пуст, дверь заперта, и, как она ни звонила, никто не шевелился в доме и не шел ей отворять.

В испуге девочка беспомощно стояла перед тихим домом: значит, дедушки там не было. Но он всегда был дома, когда она к нему приезжала! Возможность его отсутствия даже не приходила ей в голову. Она обошла дом со всех сторон, и будь открыто хоть одно окно в нижнем этаже, она бы влезла в него и прыгнула через подоконник в комнату, как часто делала из шалости, но все окна были заперты, и ставни затворены. Делать было нечего.

Готовая расплакаться, она все же мужественно сдерживала подступающие слезы. Дедушка, вероятно, пошел к фактору, который жил тут же, на фабрике. Во дворе молодая работница со скотного двора сказала ей, что фактор с женой уехали в город в возвращавшемся туда господском экипаже и что она сама видела, как господин советник отправился верхом несколько часов назад к судье в Гермелебен – там была сегодня вечеринка. Это имение было очень далеко от Дамбаха.

Боже милосердный! Что было делать бедному прибежавшему сюда ребенку? В отчаянии девочка бросилась было опять к воротам, в то время как работница вернулась в хлев. Но, сделав несколько шагов, она остановилась: бежать в Гермелебен было невозможно, это ведь так далеко! Нет, об этом нечего и думать, лучше уже ждать дедушку, быть может, он скоро вернется. Приняв это решение, девочка побежала назад к павильону и покорно уселась на пороге входной двери. Ее усталые ножки рады были отдохнуть, окружающие глубокий покой и тишина были для нее благом после быстрой ходьбы. Если бы только не стучало так в висках… Теперь, когда Маргарита прижалась к двери, боль в голове стала еще чувствительнее, и вместе с тем нахлынули беспокойные мысли. Дома давно прошло время ужина, а ее не было за столом. Ее, конечно, везде искали, и при мысли о том, что тетя Софи беспокоится, маленькое сердечко больно сжалось. Хоть бы никому не пришло в голову искать ее в Дамбахе до возвращения дедушки!

Вдруг Маргарита услышала приближение быстро мчащегося всадника. С минуту она прислушивалась, окаменев от ужаса, потом вскочила и что есть духу пробежала вокруг пруда и залезла в непроходимый кустарник, разросшийся на противоположной его стороне, около железной решетки, отделявшей сад от двора фабрики. Всадник ехал со стороны города – это был отец, он искал ее.

Девочка залезла в самую середину колючего кустарника; белое платье было теперь разорвано, ноги тонули в болотистой почве. Не обращая на это внимания, она присела на мокрую землю и вся так сжалась, словно хотела совсем исчезнуть. Затаив дыхание и крепко сжав стучавшие зубы, слушала она, как отец заговорил с высунувшейся из окна служанкой, которая сказала ему, что видела, как девочка побежала к воротам – вероятно, вернулась в город.