Дамам на все наплевать
Шрифт:
— Понимаю, — сказала она. — Вероятно, именно с этой целью вы и избили Фернандеса. Вы хотели, чтобы я подумала, что вы порядочный человек, а не дешевый, хвастливый федеральный агент. Я теперь все поняла. Что ж, отлично.
— Вот и хорошо, сестренка, — сказал я. — Я тоже все понимаю теперь. А сейчас извольте ответить мне на несколько вопросов. А если вы откажетесь отвечать, то, боюсь, мне придется принять другие меры.
— Ах так? — вызывающе воскликнула Генриетта. — А допустим, я не захочу отвечать на ваши вопросы. Предположим, я откажусь отвечать до тех пор,
— О'кей! — ответил я. — Если вы хотите вызвать адвоката, пожалуйста, вызывайте. Но как только он появится на сцене, мне придется дать делу официальный ход, для чего я отошлю вас в Нью-Йорк, где полиция любыми способами вытрясет из вас все нужные ей сведения, да еще и всех чертей ада в придачу. Что ж, если вы хотите вызвать адвоката, пожалуйста, вот вам телефонная трубка.
Она презрительно улыбнулась и посмотрела на меня так, как будто я был нечто мерзкое, выползающее из-под осклизлой скалы.
— Хорошо, — сказала она. — Я отвечу на ваши вопросы. Но как бы я хотела быть мужчиной! Я так набила бы вам морду, что из вас вылетела бы вся эта дешевая, наглая спесь. Понятно? И вот еще что, — продолжала она, окончательно расхрабрившись. — Я придумала для вас более подходящее имя. Ваши родители сделали огромную ошибку, назвав вас Лемми, вас следовало бы назвать Паршивцем, оно, это имя, для вас очень подходит!
— Да что вы говорите? — возразил ей я. — Подумать только! Что ж, о'кей! А теперь, если вы полностью высказались, так сказать, облегчили свою душу, позвольте мне перейти к делу, а когда мы закончим, и если вы отсюда уйдете, советую вам попробовать все ваши нежные штуч— ки на ком-нибудь другом, скажем, на Мэлони, или Перейре, или Фернандесе, или вообще на ком-нибудь, кто первый подвернется под руку. А пока что мне необходимо знать следующее, и советую говорить только правду. Я хочу знать, как вы были одеты вечером 12 января, когда в последний раз разговаривали со своим мужем. Ну, отвечайте, да поживее.
Я взял листок бумаги, карандаш и стал ожидать ответа. Она открыла сумочку и достала оттуда сигареты.
— А сигареты можете убрать обратно, — приказал я ей. — Где вы, по-вашему, находитесь? Это полицейское управление, и курить здесь запрещается. Ну, быстрее спрячьте обратно в сумку ваши сигареты.
Она так вся и вспыхнула, но убрала портсигар обратно в сумочку.
А я тем временем достал пачку «Кемелл». Она с яростью наблюдала, как я не спеша закуривал. Казалось, в этот момент она была готова убить меня.
— Ну, ну, Генриетта, давайте, давайте, — подстегнул я ее, — хватит упираться, выкладывайте все начистоту. Во что вы были одеты, когда приехали в Нью-Йорк из Коннектикута 12 января этого года? Начните сверху. Какая на вас была шляпка?
Она довольно ехидно улыбнулась. Пожалуй, ее поведение начинало меня немного раздражать.
— Возможно, я не смогу вспомнить всего, — сказала она. — Но тем не менее попробую. Я полагаю, вас интересует все, даже цвет моих штанишек?
Она выдала мне еще одну ядовитую саркастическую улыбочку.
— Сказать по правде, я не думал о вашем белье,
Она встала. — Вы… гадкая, грязная обезьяна, — начала она, задыхаясь от ярости. — Я… я…
— Садитесь, пожалуйста, и успокойтесь, сестренка, — посоветовал я ей. — Итак, я жду от вас подробного описания, включая и цвет вашего белья, и помните, это была ваша идея рассказать мне о ваших штанишках. У меня этого и в мыслях не было. И отвечайте поскорей. А если будете тянуть, я, пожалуй, позову надзирательницу и попрошу ее обыскать вас и сфотографировать голую на предмет установления родимых пятен на вашем роскошном теле. Так вот, пока я не рассердился, отвечайте.
Задыхаясь от ярости, Генриетта села.
— Итак, милочка, — сказал я нежным голосом, — начали. Как я уже говорил, начнем сверху. Какая шляпка была на вас?
Прошло по крайней мере минуты три, прежде чем Генриетта обрела дар речи. Она буквально онемела от негодования и сидела с трясущимися руками. Наконец она произнесла:
— На мне была шляпка из персидского каракуля, — сказала она дрожащим голосом, — вы, вероятно, не знаете, что это такое. Пальто также было из персидского каракуля, а под ним черный костюм и белая шелковая блузка. Чулки цвета беж, черные лакированные туфли на высоком каблуке и с серебряными пряжками, черные замшевые перчатки.
— Роскошный наряд, — сказал я. — Хотел бы взглянуть на вас в такой одежде. Воображаю, какой это был вид! Ну, так как же все-таки насчет штанишек?
Я посмотрел на нее с вполне серьезным видом. Она взглянула на меня, и наши глаза встретились. Она покраснела и опустила глаза. Потом вздернула подбородок и вызывающе сказала:
— Штанишки были телесного цвета, но вы, вероятно, не знаете, что это такое.
— Нет, почему же, отлично знаю, — ответил я. — Я знал многих дам, которые носили такие штанишки, только они не делали из этого секрета.
Я нажал на кнопку звонка; вошел полицейский. Генриетта подумала, что допрос окончен, встала, захватила свою сумочку и направилась к двери.
— Заберите миссис Эймс в соответствующий отдел и возьмите у нее отпечатки пальцев, — приказал я офицеру. — Затем сфотографируйте анфас и профиль, в шляпке и без шляпки.
Генриетта повернулась, как ужаленная, глаза ее сверкали. Она рванулась было ко мне, но полицейский вовремя схватил ее за руку и подтолкнул к двери.
Она бросила мне через плечо:
— Вы… вы подлец…
— Ну, ну, ну, Генриетта, — пригрозил я ей пальцем. — Нельзя так разговаривать с вашим милым Лемми.
Затем, обращаясь к полицейскому, распорядился:
— Когда вы все сделаете, приведите ее снова сюда. Они ушли. Я взглянул на часы. Было уже начало первого. Я позвонил, и тут же вошел другой офицер. Кажется, Меттс оставил в моем распоряжении целый батальон. Офицер спросил, что мне угодно. Я сказал, что ровно в 12.30 двое полицейских приведут сюда Перейру и Фернандеса, но пусть они подождут, пока я не позвоню, только тогда их нужно будет ввести ко мне в кабинет. Я дам два звонка.