Дамасские ворота
Шрифт:
Она надула щеки и выдохнула:
— Не знаю, Бергер.
— Чего бы тебе хотелось больше всего?
— Больше всего мне хотелось бы вернуться на Кубу. Постоянно о ней скучаю.
— А тебя примут обратно?
— Может быть. Наверное.
— Но долго это не продлится.
— А вообще-то, я думала работать в секторе. Но сейчас там такая религиозность! Меня это немного беспокоит.
— Подвел я тебя, — сказал Бергер.
— Не жалей меня. Не жалей себя. Это принцип, на котором все держится, верно?
— От какого-нибудь заблуждения никто не застрахован.
— Понимаю, — сказала она.
Она познакомилась
29
Строка из стихотворения Р. Киплинга «Мандалай»: «Там, к востоку от Суэца, злу с добром — цена одна…» (пер. И. Грингольца).
Тот год был одним из тех, когда ей особенно не везло с работой. Она нашла место гардеробщицы в ресторане в Верхнем Ист-Сайде в Нью-Йорке и пела где попало, куда пригласят. Познакомилась с суфиями и через них с Бергером. Вместе они стремились познать Нетварный Свет.
— Знаю, что понимаешь, — сказал Бергер.
Все имеет свой конец, и для Бергера это плохо кончилось. Шебабы посчитали его педофилом за дружбу с арабскими детьми. «Гуш Эмуним» [30] приглядывались к медресе; воинствующие сионисты запугивали армянина-домовладельца, который подумывал, не продать ли все им и не переехать ли к родственникам во Фресно. Гуши обнаружили живущего там в одиночестве Бергера, австрийца.
30
«Союз одержимых идеей» (сионизма) — израильское общественно-политическое патриотическое движение; существовало с 1974 г. до конца 1980-х гг.
Потом он заболел. На палестинской стороне он не смог найти хорошего врача. Обращаться к врачу-израильтянину ему, по его словам, было как-то «совестно». Как, наверное, было бы совестно всякому соотечественнику Адольфа Эйхмана. В конце концов он попал во французский госпиталь в Каире. Через американские консульства в обеих частях города Сония попыталась выйти на каких-нибудь медицинских светил, но он не был уверен, что у нее получится.
— Через пару дней еду в Тель-Авив, — сказала она Бергеру. — Может, что-то выяснится. Потерпишь, пока меня не будет?
— Да, думаю, ничего не случится.
Она испуганно округлила глаза, сказала шутливо:
— Бедный мальчик. Ты же постараешься, хорошо?
Оба рассмеялись.
— Понимаешь, — сказал он, — я ухожу в ту же дверь, в которую вошел. Мне потребуются все знания, которые я приобрел в жизни, чтобы расстаться с ней.
— Используй их, — сказала она. — Ты счастливец, что приобрел их.
Особенно в Бергере ей нравилось то, что ему можно было сказать все, что придет в голову. Он посмотрел на нее и покачал головой.
— Что же получается? — спросил он. — Я проповедовал. А теперь сам должен поступать согласно своим проповедям.
—
Он опустил зеленую занавеску, отгораживая спальную нишу от остальной комнаты, чтобы сменить пакет калоприемника.
— Ты еще в надежде? — спросил он.
В их маленькой группке выработалась своя манера выражаться.
Она открыла резную мавританскую дверь в крохотный, залитый солнцем двор и придвинула к ней свой стул. Посредине двора в пересохшей земле росла олива. Два изнывающих от жажды апельсиновых деревца в кадках стояли на шатком булыжнике. Небо было густо-синего послеполуденного цвета.
Сония вздохнула, наслаждаясь синевой, зеленью деревьев, дивной погодой. В эту минуту ей было хорошо.
— Да, — ответила она. — В надежде.
3
В общественном центре более сотни молодых ортодоксальных евреев играли в пинг-понг: разлетающиеся пейсы и подолы рубашек, в глазах сверкает юмор, удовольствие или злой азарт. Играли они хорошо, а некоторые просто замечательно. И сражались неистово и ожесточенно. Большинство говорило по-английски, и время от времени кто-нибудь вопил: «О господи!» или «Йес-с-с!» — совершенно как торжествующие американские подростки.
В кабинет Пинхаса Обермана можно было пройти только через зал для настольного тенниса. Такова была особенность этого комплекса, помещавшегося в высотном здании в растущем северном предместье Иерусалима.
В приемной ожидали двое мужчин. Один лет под тридцать, в бежевой ветровке, белесых джинсах и черной рубахе. Хотя шел уже одиннадцатый час вечера, он сидел в неверном флюоресцентном свете приемной в солнцезащитных «рэй-банах». На стуле рядом лежал кларнет в футляре.
Второй был постарше, с покатыми плечами, меланхоличный и грузный.
Молодой не стесняясь разглядывал соседа. Тот делал вид, что читает «Джерузалем пост», и беспокойно ерзал под сверлящим взглядом соседа.
Через некоторое время из кабинета донесся зовущий голос доктора Обермана:
— Мелькер!
Голос прозвучал через закрытую дверь повелительно, без малейшего намека на сострадательную озабоченность. Доктор Оберман работал без медсестры и без многого другого. Молодой в последний раз бросил взгляд на соседа и неторопливо прошел в кабинет, прихватив свой инструмент.
Доктор Оберман был рыжебород, коротко стрижен и тучен. Одет в свитер и слаксы, на носу очки армейского типа.
— Здравствуйте, мистер Мелькер, — сказал он. Поднялся, чтобы пожать молодому человеку руку. — Или мне лучше звать вас Разиэлем? [31] Или Захарией? [32] Как мне называть вас?
— У меня что, расщепление личности? — заявил молодой Мелькер. — Хорошо, зовите меня Разз.
— Разз, — бесстрастно повторил доктор. — Ладно. Вижу, у тебя с собой кларнет.
31
Букв. «Тайна Бога» — имя ангела, по легенде, автора книги, содержащей в себе всю небесную и земную мудрость.
32
Один из двенадцати малых библейских пророков.