Дамы-козыри
Шрифт:
Снова появился главврач, теперь уже со шприцем в руках и угрозой «усыпить, как собаку», причем, пояснил доктор обалдевшей Тане, ему за это ничего не будет, так как суд его оправдает. Тут Таня отключилась от напряжения. Так их с мужем на пару из палаты и вывезли без сознания.
Последняя запись занесена в дневник много лет назад. С тех пор Танин супруг неоднократно дневник листал и перечитывал, что выдавал потрепанный вид толстой тетради.
С удивлением, Алена заметила, что последние строчки расплылись. Она потрогала пятно. Еще мокрое… Значит, Таня тоже плакала? Ее несгибаемая Таня?
Она
Таня удерживала край одеяла крепко сжатым кулаком и хмурилась во сне.
«Она неисправима, — подумала растроганная Алена. — Но о Таниных слезах я не расскажу никому».
«Фербагайл», или Крах «корпорации счастья»
ОЛЬГА И «ХАРЛЕЙ»
Ольга вернулась от Сергея. Она устала. Болели руки, ноги… Ездили целый день. Да еще Сергей велел заменить аккумулятор и вымыть мотоцикл. Плантатор! Он обращается с ней, как с рабыней! Ни одному мужчине она никогда не позволяла так себя вести. Да еще заставил ведро с отработанным маслом оттащить к сточной решетке! На улице движение встало, когда Ольга нагнулась над решеткой с проклятым ведром… Водилы пялили глаза, пытаясь разглядеть, что написано у нее на заднем кармане джинсов. Кто ему дал право…
Что с тобой, Ольга?
Она лежит одетая на кровати у себя дома, вздрагивая от каждого скрипа и малейшего шума за дверью. Ей мерещатся шаги на лестнице. Шаги приближаются, они все громче, они учащаются и отчаянно грохочут в унисон с выпрыгивающим из груди сердцем.
Ольга подскакивает к двери и прислушивается, трясясь от страха. Тишина. Никого…
Такое она переживала однажды. Ей исполнилось семь, когда родители решили, что их дочь нуждается в учителе английского языка. Почему? Ее решили «занять чем-то полезным», убедившись, что в доме не осталось ни одного бытового электроприбора, который она не разобрала, пытаясь докопаться до самой мелкой части, «что всем движет».
В дом пришла худенькая очкастая студентка и два раза в неделю учила Ольгу управляться со словарем и отличать глагол от существительного.
Однажды училка забыла зонтик. Ольга, приученная к порядку, положила его на видное место, заодно выпрямив погнувшуюся спицу и закрепив кусочком проволоки нейлоновое полотнище. И, как обычно после занятий, отправилась гулять. Но когда вернулась, зонтик исчез. Ольга недоуменно поинтересовалась за ужином у папы о природе таинственного явления. Родитель уронил на пол ложку и неестественно равнодушным голосом сообщил, что студентка вернулась и зонтик забрала.
«Интересно, — думала маленькая Ольга, — как она сумела прошмыгнуть мимо меня. Я от подъезда не отходила!»
Едва дождавшись окончания очередного занятия, Ольга приоткрыла дверь и громко сообщила папе, что уходит гулять. Затем хлопнула дверью, а сама спряталась за длинной портьерой, где висели плащи и рядком выстроилась обувь «для плохой погоды».
И тут она услышала шаги за дверью. Кто-то старался производить поменьше шума, но непослушные каблучки звонко выбивали нервную дробь. Шаги приблизились и внезапно замерли у двери.
Тишина оглушила
Внутрь прошмыгнула Ольгина студентка. Она сняла очки, положила на полку у телефона и близоруко сощурилась. Отец захлопнул дверь, погремел замками и цепочкой. Затем обернулся и (дочка Оленька стояла на расстоянии полуметра) набросился на училку.
Он лихорадочно срывал с нее одежду, стараясь, впрочем, не оторвать пуговицы. Когда на студентке не осталось ничего, он повалил ее на пол, на коврик, и стал делать девушке «больно».
«Больно», потому что студентка жмурилась, стонала, царапалась, извивалась, собрав на себя всю коридорную пыль и скомкав коврик. Она колотила голыми пяткам по полу, изо всех сил прижимая Ольгиного отца к себе. А тот впрессовывал девушку в пол, энергично двигая телом, как если бы старался весь забраться в нее. Он не снимал одежду, только расстегнул брюки.
Когда папа со стоном отвалился в сторону, они оба долго лежали без движения. Ольге стало казаться, что они умерли, как дядя Михаил. У них было такое же выражение лиц, как на дядиной «мертвой» фотографии, которую отец привез с похорон и прятал в среднем ящике письменного стола.
Затем они встали. Студентка отряхнулась и старательно оделась. Отец помогал ей, аккуратно застегивая пуговицы и щелкая молниями. Студентка помедлила и нагнулась перед отцом куда-то вниз. Подробности процесса Ольга не разглядела. Отец повернулся к ней спиной. Он замычал сквозь зубы и положил руки на плечи студентке. Так продолжалось некоторое время, пока отец не откинулся к стене и глубоко вздохнул. У него тряслись колени.
Студентка ушла, дрожащими пальчиками прижимая платок к губам… Они не проронили ни слова. Ольга просидела за портьерой еще полчаса, затем выскользнула, хлопнула дверью и сообщила, что вернулась.
Вечером у нее поднялась температура, начался озноб. Больше всего она боялась проговориться. Поэтому молчала. Родители были в панике.
А через неделю ушел отец. Мама пыталась что-то объяснить дочери, но Ольга твердо сказала: «Нет!» — и женщины, большая и маленькая, никогда не говорили о муже и отце. Даже когда мамы не стало, Ольга не предприняла попытки найти родителя.
Много позже она узнала, что отец прожил со студенткой один месяц, затем утопил ее в ванне, залез к ней в воду, обнял труп и перерезал себе горло бритвой. Ольга встретила известие равнодушно. Она плохо помнила папу, и тот не успел ей понравиться.
Она запомнила шаги. Шаги на лестнице навсегда остались для нее знаком беды.
Сейчас шагов не слышно. Они остались в воображении Ольги. Что же ее страшит?
Ольга решительно вскочила и схватила телефонную трубку:
— Танька? Я к тебе! Надо кое-что обсудить… Я здорова… Голос как голос… Они у тебя? А что меня не позвали? Тоже мне, подруги! Нечего оправдываться! Могли бы и дозвониться… Через час буду.
Ольга бухнула трубку на телефон и закусила губу. Зря она так… Телефон действительно был отключен, пока она пряталась в кровати со своими переживаниями.