Дань смельчаку
Шрифт:
— О спину? — переспросила Шейла.
— Точно, поэтому не думаю, что ты дашь мне удовлетворительную оценку.
— А проверить нельзя? — Снова передо мной была донкастерская шлюха, и ее йоркширский акцент плавал в дожде. — Что ты делаешь, я имею в виду, чем зарабатываешь на жизнь?
— Как вы там это называете? — Я пожал плечами. — Последний из динозавров, кажется? Ну вот я и есть подобный монстр — до полного истребления. Я довольствуюсь тем, что в нашем обществе называется личным состоянием, — многими состояниями. А если остается время,
Услышав это, она улыбнулась и внезапно превратилась в ослепительную красавицу — и мир на мгновение замер.
— Ты как раз то, что я искала себе на старость.
— А ты мне кажешься уникальной. А еще огромной, шикарной, чувственной...
— Вот это в точку, — усмехнулась она. — Меня всегда заносит, потому что я чертежница в рекламном агентстве, разведенка тридцати семи лет. Просто ты видел меня в искусственном свете, любимый.
Я начал сползать вниз. Шейла подставила мне плечо, а рукой профессионально обшарила все карманы.
— Бумажник в нагрудном кармашке, — пробормотал я.
Она хихикнула:
— Скотина тупая. Я ключи от машины ищу. Где ты живешь?
— На берегу Эссекса, — сказал я. — В дерьме.
— Боже правый, — вздохнула она. — Это милях в пятидесяти отсюда.
— В пятидесяти восьми.
Она привезла меня на ночь к себе, на Кингз-роуд. Где я и прожил целый месяц — в центре мироздания: яркие огни, снующие туда-сюда толпы... Но скучал по одиночеству, по птицам, болотам, по норе, в которую мог бы зарыться... Поэтому Шейла бросила работу в агентстве и переехала ко мне, в Фулнесс.
Однажды Оскар Уайльд назвал жизнь самой отвратительной четвертью часа, состоящей из самых изысканных секунд. Шейла предоставляла мне их в полном объеме — все предыдущие месяцы нашей жизни. Сегодняшнее утро не было исключением. Я начал в своей обычной полубезумной манере, но через минуту она успокоила меня настолько, что ритм стал замедляться, любовь превратилась во вкусную многозначительную игру, много нежнее и искуснее, чем в первый раз. В этом она действительно знала толк и направляла меня уверенной рукой.
После я почувствовал себя много лучше, и воспоминание о ночном кошмаре полностью улетучилось. Поцеловав ее под правый набухший сосок, я откинул простыни в сторону и прошлепал в ванную.
Как-то приятель-медик рассказал мне о том, что ледяной душ прекрасно влияет на сосудистую систему и удлиняет жизнь на целый месяц. И так как в то время я навещал его в сумасшедшем доме, то каждое утро с тех пор я провожу пятиминутку под горячей водой.
Вернувшись, я обнаружил, что Шейла исчезла, а запах кофе напомнил мне, как я голоден. Быстро одевшись, я прошел в гостиную. В камине прогорало здоровенное бревно, и тут же стоял Шейлин мольберт.
Она стояла перед ним, отведя в сторону руку с палитрой, и мазюкала по холсту длинными яростными мазками.
— Я пила кофе, — сказала Шейла не оборачиваясь, — для тебя же приготовила чай. На столе.
Налив
— Хорошо.
— Пока что нет. — Она беспокойно завозила кисточкой в углу, — Но скоро станет. Что хочешь на завтрак?
— Мне бы не хотелось спугнуть твою музу. — Я поцеловал ее в затылок. — Прогуляю-ка я Фрица.
— Хорошо, дорогой.
Кисть двигалась с ошеломляющей быстротой, на лице Шейлы застыло сосредоточенное выражение. Меня больше не существовало, поэтому я снял с крючка свою охотничью куртку и оставил ее наедине с вдохновением.
Мне рассказывали, что в Америке эрдельтерьеров держат для охоты на медведей, из-за того, что они превосходные пловцы — качество, необходимое для проживания в Фулнессе. К сожалению, Фриц — единственная настоящая любовь Шейлы — подобными талантами не обладал, зато этот рыже-черный тюк лаял так громко, что его можно было услыхать за милю. Пес носился, распугивая птиц, но воды боялся ужасно, не желая даже слегка мочить лапы. Он скакал по заросшей травой тропинке, а я шел следом.
Саксы называли Фулнесс Мысом Птичьим, и птиц здесь действительно были тысячи. Я всегда любил одиночество, в особенности то, которое можно отыскать в пятидесяти милях от Лондона, и поэтому после долгих поисков набрел на это местечко. Островки, туман, волнорезы, стены, не пускавшие прилив на сушу, построенные датчанами многие века назад. Ручьи, высокая трава, меняющая цвет, словно причесываемая невидимой расческой, бульканье воды повсюду и вползающее, словно привидение в ночи, старающееся захватить беспечных врасплох, — море.
Римляне жили здесь когда-то, сакские бандиты скрывались в этих местах от норманнов, а сейчас Эллис Джексон притворялся, что он тут единственный.
На болотах осенью пурпур припорошивается солью и сливается с лавандовым морем. Чувствуется, как все вокруг гниет. Неугомонные крики птиц, с трудом поднимающихся из-за волноломов, — лето мертво, а зима пока не настала. С Северного моря налетают штормы, и ветра завывают не умолкая.
Неужели все это происходит в действительности? Неужели это все, что мне осталось? Ежедневная бутылка и Шейла Уорд для согревания постели? Чего я жду здесь, на краю вселенной?
Где-то вдалеке прозвучали выстрелы. Судя по звуку — крупный калибр. Что-то зашевелилось в глубинах сознания, и адреналин пошел в кровь — только не было в руке винтовки М-16 и вокруг не простиралась дельта Меконга. А простиралось болото, скучное болото на границе Фулнесса, в графстве Эссекс, а выстрелы раздавались с полигона Министерства обороны в Шойбернессе.
Фриц куда-то ускакал. Внезапно он появился в пятидесяти ярдах впереди, на краю рва с водой, прыгнул, переплыл на другой берег и исчез в кустах.