Данайцы
Шрифт:
Обернувшись по направлению взгляда Профессора, я увидел Лёлика. Тот брел в нашу сторону. Из одежды на генерале были только кальсоны и генеральская фуражка. Рот его был плотно сжат, руки спрятаны за спиной. На сизом генеральском подбородке пузырилась желтая пена, к плечу пристал клок туалетной бумаги. Что-то с погромыхиваньем волочилось по полу. Приглядевшись, я похолодел: воображая не то собаку на поводке, не то бог весть что еще, Лёлик тянул за собой женский чулок с вложенной в него боевой гранатой. Правда, граната была без запала.
– Вот же сволочь, – беззлобно сказал Профессор и, дождавшись, пока Лёлик поравняется со столиком, наступил на чулок. Чулок растянулся и конец его
– Это же мой чулок. Он копался у меня. – Юлия поднялась из-за стола.
Мне пришлось выпустить ее.
– Прозит, – вздохнул Профессор, осушая рюмку.
Я сделал глоток из бокала Юлии.
Из соседнего салона послышался грохот упавшего тела Лёлика и причитания Болика, зачем-то просившего штопор.
– Экономическая состоятельность, самоокупаемость и так далее, – сказал Профессор, – все это верстовые столбы по направлению к пропасти…
На всякий случай я решил молчать. У меня кружилась голова. Но Профессору больше и не требовался собеседник. С отвращением закусив рыбой, он уставился в черную линзу иллюминатора. Было видно, как небольшая машина подъехала к самолету и свет фар полоснул по стеклу. Начинался дождь.
На минуту я, видимо, задремал и очнулся оттого, что кто-то держал меня за плечо. Это был Ксанф.
– Не брал мою пушку? – спросил он.
Я осмотрелся и увидел автомат, прислоненный к дверце бара-холодильника.
– Черт…
Сдвинув спящего Профессора, Ксанф взял автомат.
– Пойдем, – кивнул он мне.
Мы вышли из самолета под дождь. Я с удовольствием вдохнул свежего, напитанного запахом мокрой земли воздуха. Неподалеку от трапа стоял открытый армейский джип. Машина была пуста, но фары ее горели – два расплющенных рукава света на мокром бетоне. Откуда-то с черного поднебесья сходил гул самолетной турбины.
– Сначала я подумал, это проверяющий, – пояснил Ксанф с зевком. – Нет, не проверяющий.
– А кто?
– Мне, конечно, плевать… – Усмехнувшись, он сплюнул себе под ноги. – Но с этим… с ним она, в общем, и уехала.
– С кем? – выдохнул я.
– Не знаю. Форма генеральская.
– Ты слышал, что он ей сказал?
– Вроде бы, что это очень срочно – не знаю, что – и, может быть, уже и поздно. Что-то такое…
– Куда они поехали, на чем?
– Он вызвал караульную машину. Со всей дежурной сменой.
– Зачем?
– Ты мне скажи…
– Зачем ей было ехать на караульной машине со всей сменой? Куда?
Не соображая, я стал подниматься обратно по трапу, но ударил по перилам и снова сошел к Ксанфу. В его глазах я прочитал то, что одновременно возмутило и воодушевило меня – он был готов идти искать Юлию. Тогда я молча сел за руль джипа и запустил двигатель. Ксанф, забравшись на место пассажира справа, оживился и, делая много ненужных движений – в числе которых я запомнил передёргивание затвора на автомате, – стал ругать последними словами начальство и белый свет. Мне потом рассказывали, что так обкуренные бойцы ведут себя накануне боя.
Мимо нас в темноте бесшумно проскакивали хищные клювы истребителей, там и сям под открытым небом, похожие на фантастические плоды, лежали в деревянной таре огромные авиабомбы. На подтопленной после дождя площадке стоял колоссальных размеров грузовой вертолет – если б не обвисшие лопасти, можно было подумать, что это пакгауз или депо. Дождь усиливался. В коротких перерывах между ругательствами Ксанф указывал путь в караульное помещение. Я молчал. Оттого что этот неопрятный человек был рядом со мной и, сидящие в одной машине, мы были почти что
В караульном помещении, под которое был приспособлен врытый в землю и оцепленный колючей проволокой кузов железнодорожного вагона, не случилось никого, кроме гвардейца, спавшего с оружием в руках поперек входа. На увещевания и дружеские пинки Ксанфа сей страж отвечал устрашающим сопеньем и лягал стену. Я надеялся отсидеться в машине, но дождь и ветер вынудили меня следовать за Ксанфом. Порыв преследователя проходил во мне с каждой минутой, мокрая одежда стесняла меня. Поняв, что ничего не добьется от спящего товарища и чему-то обрадовавшись, Ксанф побежал звонить по телефону в дежурную комнату, а я топтался в тамбуре и ждал, что гвардеец вот-вот проснется и спросит меня, какого черта я тут делаю. Из дежурной комнаты Ксанф показался с видом человека, на которого обрушилось невероятное, страшное известие. Он шел, почти не глядя перед собой, штыком его автомат скреб стену, срывая боевые листки. Переступив через караульного, как через бревно, неспешной походкой лунатика он направился к джипу. В машине, закрывая дверцу, он задел ею автомат и поранил щеку штыком.
– Кровь, – сказал я ему.
Не сразу, но как будто голос мой достигал его с большого расстояния, он накрыл порез ладонью, указал свободной рукой, в какую сторону следует ехать, и коротко пояснил:
– В тир.
Уточнять, куда это и что это, я не стал. Ехать пришлось через весь аэродром. Кругом была пасмурная голая степь, бетонка сузилась до того, что несколько раз я слетал с нее в грязь, пока наконец с левой руки не пробежали раздавленные темнотой и дождем огоньки какого-то поселочка и мы не выскочили на обширную асфальтированную площадку. Одной стороной площадка обваливалась в траншею с бетонированным бруствером, другие были обозначены металлическими щитами с восклицательными знаками и марширующими фигурами. Посреди площадки, с вывернутыми до упора передними колесами стояла караульная машина – что грузовик пуст, сразу было ясно по гремящему на ветру брезентовому чехлу кузова и откинутому заднему борту. Несмотря на дождь, в воздухе держался сильный запах бензина. Ксанф выпрыгнул из машины.
– Приехали.
Я зачем-то стал выбираться с его стороны и чуть не упал. К мокрому, размеченному белой краской асфальту липли обрывки газет и жухлая листва.
По искрошившимся бетонным ступенькам мы спустились в ров, который уже через несколько шагов уходил под землю и расширялся выстеленным кафелем коридором. Скверные, забранные решеткой лампочки не столько освещали, сколько затеняли путь – грязь и легкие выбоины в полу казались глубокими ямами. Левая стена была глухой, в правой через каждые пять-шесть метров выныривали черные, дышащие зловонием дверные проемы. У меня открывался нервный озноб, я начинал задыхаться, то и дело спотыкался, спрашивал, куда мы идем, и, чтобы не отстать от Ксанфа, был вынужден перейти на трусцу. Затем, окончательно струсив, я пытался что-то втолковать своему проводнику, а он отмахивался локтем и огрызался. В конце концов, резко обернувшись, он припер меня автоматом к стене, пристально взглянул мне куда-то в середину подбородка и сказал тихим задушенным голосом: «Заткнись». Я растерянно кивнул. Ксанф опустил автомат, и мы продолжили путь. Коридору не было конца. Помимо того что стены раздавались вширь, чувствовалось, что пол идет по нисходящей и воздух ощутимо плотнеет и сушится. Впрочем, вскоре все это уже было неважно для меня: перед моим взором встал пустой грузовик с гремящим брезентом, и я понял, что, прежде чем оказаться под землей, успел заметить нечто ужасное, свисавшее через откинутый задний борт его.