Дао дэ Цзин. Книга о Пути и Добродетели (сборник)
Шрифт:
В царстве Ци [74] жил Богач из рода Владеющих, а в царстве Сун [75] – Бедняк из рода Откликающихся. Бедняк пришел из Сун в Ци выспросить секрет [богатства]. Богач сказал:
– Я овладел [искусством] похищения. С тех пор как начал похищать, за первый год сумел прокормиться, за второй год добился достатка, за третий год – полного изобилия. И с тех пор раздаю милости в селениях области.
Бедняк очень обрадовался, [но] понял он лишь слово «похищение», а не способ кражи. И тут [он] принялся перелезать через отрады, взламывать ворота и тащить все, что попадалось под руку, что бросалось в глаза. В скором времени, осудив [его] в рабство [76] за кражу, конфисковали то имущество, что было у него прежде.
74
Царство Ци – одно из древнекитайских царств, находилось на территории современной провинции Шаньдун.
75
Царство Сун – одно из древнекитайских царств, находилось
76
За воровство наказывали осуждением в рабство (цзанхо, на диалекте – цзин и хуай) с конфискацией всего имущества.
Подумав, что Богач его обманул, Бедняк отправился его упрекать.
– Как же ты грабил? – спросил Богач из рода Владеющих.
И Бедняк из рода Откликающихся рассказал, как было дело.
– Ох! – воскликнул Богач. – Как ошибся ты в способе воровства! Но теперь я тебе [о нем] поведаю.
Я узнал, что небо дает времена года, а земля – прирост. Я и стал грабить у неба погоду, а у земли – прирост; влагу у туч и дождя, недра у гор и равнин, чтобы посеять для себя семена, вырастить себе зерно, возвести себе ограду и построить себе дом. У суши я отбирал диких зверей и птиц, из воды крал рыб и черепах. Разве это мне принадлежало? Все это было [мною] награблено. Ведь семена и зерна, земля и деревья, звери и птицы, рыбы и черепахи порождены природой. Я грабил природу и остался невредим. Но разве природой дарованы золото и нефрит, жемчуг и драгоценности, хлеб и шелк, имущество и товары? Они собраны человеком! Как же упрекать осудивших [тебя], если ты украл?
Решив в смятении, что Богач снова его обманул, [Бедняк] отправился к Преждерожденному из Восточного Предместья [77] и спросил у него [совета].
Преждерожденный из Восточного Предместья ответил:
– Разве не похищено уже само твое тело? Ведь, чтобы создать тебе жизнь и тело, обокрали соединение [сил] жара и холода. Тем более не обойтись без похищения внешних вещей! Небо, земля и тьма вещей воистину неотделимы друг от друга. Тот, кто думает, что ими владеет, – заблуждается. Грабеж рода Владеющих – это общий путь, поэтому [Богач] и остался невредим; твой грабеж – это личное желание, поэтому [ты] и навлек на себя кару. Захват общего и частного такой же грабеж, как и утрата общего и частного. Общее в общем и частное в частном – таково свойство природы [неба и земли]. Разве познавший свойства природы сочтет кого-то вором, а кого-то не вором?!
77
«Преждерожденный из Восточного Предместья» (Дунго сяньшэн) – прозвание по месту жительства. Заключение фрагмента, как и вся притча о Бедняке и Богаче, представляет собой иллюстрацию к высказанному ранее положению – отрицанию собственности вообще.
Желтый предок
Десять и [еще] пять лет стоял на престоле Желтый Предок; и радовался, что Поднебесная его поддерживала. [Он] наслаждался жизнью, [всем, что] радовало слух и зрение, обоняние и вкус [до тех пор, пока] от беспокойства кожа у него не высохла и не потемнела, пять чувств не притупились и не омрачились.
[Процарствовал он] еще десять и пять лет и опечалился, что в Поднебесной нет порядка. Истощая слух и зрение, прилагая всю силу ума, распоряжался [он] народом [до тех пор, пока] от беспокойства кожа у него не высохла и не потемнела, пять чувств не притупились и не омрачились.
– Ах! – вздохнул тогда Желтый Предок— Как погряз я в пороке! Наслаждался сам, и одолела такая напасть. Стал управлять тьмой существ, [и снова] одолела такая напасть!
Тут [он] бросил все дела, оставил дворец, отослал свиту, убрал колокола, ограничил [число] яств на кухне, отошел [от дел] и стал жить в праздности в подворье для приезжающих при дворце. Очищал [свое] сердце, подчинял [себе] тело. [После того как] три луны не вникал в дела правления, заснул днем и увидел сон, будто бродит по стране Всеобщее процветание [78] . А страна Всеобщее процветание [лежит] на запад от Яньчжоу, на север от Тайчжоу [79] , а в скольких миллионах ли от Срединных царств [80] – неведомо. До нее не добраться ни на лодке, ни на колеснице, ни пешком; странствовать [по ней можно] лишь мыслью.
78
Страна Всеобщее Процветание (Хуасюйши) – одна из даосских утопий. Хотя в тексте сказано, что такой страны нет, переводчики и комментаторы связывают ее название с родиной мифического Фуси или с именем его матери (Wilhelm,Lia Dsi, S. 117; Graham, p. 35). Эту «страну» для «реконструкции» мифа о Фуси использует также Юань Кэ, привлекая по сходству «святых Маогушэ», хотя Чжуанцзы лишь повторил общее место из «Лецзы»; см. прим. 6. [См. Юань Кэ, Мифы древнего Китая, М, 1965, стр. 52, 329 (далее Юань Кэ)].
79
Яньчжоу-Тайчжоу – местности на крайнем западе и северо-западе Китая.
80
Срединные царства (или Срединное царство) – название китайских древних царств, которые, как считалось, находились среди «четырех морей» (одно из них на Западе – Зыбучие пески, т. е. пустыня).
В этой стране нет ни начальников, ни старших, каждый сам по себе; у народа нет ни алчности, ни страстей, все естественно. [Там] не ведают радости, когда [кто-то] родится, не ведают горя, когда [кто-то] умирает, поэтому не гибнут юными, преждевременно; не ведают [что значит] любить себя, чуждаться других, поэтому нет ни любви, ни ненависти; не ведают ни измены, ни покорности, поэтому нет ни выгод, ни убытков. Ни к кому у них нет ни любви, ни ненависти, никто ничего не боится, не опасается; входят в реку – не тонут; входят в огонь – не обжигаются; от ударов [у них] нет ни ран, ни боли; от укусов [они] не [чувствуют] зуда. Ступают по воздуху, точно по тверди, спят в пустоте, точно в постели. Облака и туман не мешают им смотреть, грохот грома не мешает слушать; красота и безобразие не смущают их сердца. Они не споткнутся ни в горах, ни в долинах, передвигаясь лишь мыслью.
Проснулся
– Я провел в праздности три луны, очистил сердце, подчинил тело, надеялся обрести учение о том, как заботиться о себе и управлять другими, но ничего не придумал, устал и заснул. И вот увидел такой сон. Ныне я понял, что настоящее учение нельзя найти чувством. Я его познал [разумом], я его обрел, но не могу о нем вам рассказать [82] .
81
Небесный Старец (Тянь Лао), Пастырь Силач (Ли My), Мыслитель с Горы Великой (Тайшань Цзи) – помощники Желтого Предка. Прозвища говорят об опыте, силе и разуме.
82
Во фрагменте конкретно-чувственное восприятие (чувства) противопоставляется рациональному познанию; плоды последнего, по воззрениям ранних даосов, не могут быть выражены конкретными понятиями.
[Прошло] еще двадцать и восемь лет. В Поднебесной воцарился полный порядок, почти такой же, как в стране Всеобщее процветание. А [когда] Желтый Предок поднялся [ввысь] <умер>, народ оплакивал его не переставая, более двухсот лет.
Гора Охотниц-прорицательниц [83] находится на острове на Океанской реке. Там живут чудесные люди. Вдыхают ветер, пьют росу, а зерном не питаются. Сердце [у них] – словно глубокий родник, тело – словно у девственницы. [Не ведомы им] ни ласка, ни любовь, служат им престарелые старцы и мудрые люди. Не ведая ни страха, ни гнева, служат им искренно и верно; нет ни подачек, ни милостей, а у всех всего достаточно; не собирают, не накопляют, а недостатка не терпят. [Там] постоянно сменяют друг друга жар и холод, светят солнце и луна, следуют друг за другом четыре времени года, равномерно дует ветер и идет дождь, рожают и выкармливают своевременно, урожай зерна всегда в изобилии, а почва не гибнет, не портится. Люди не знают ни зла, ни ранней смерти, у тварей нет ни пороков, ни свирепости, от душ предков нет чудесных откликов [84] .
83
«Горa Охотниц-прорицательниц» (Гун шань) – одна из даосских утопий. Данный фрагмент (вариант см. «Чжуанцзы», 137) – одно из свидетельств, что в ораторском искусстве сохранились свойственные фольклору общие места с присущими им противоречиями (например, на горе «зерном не питаются», но в перечисленные блага входит и «урожай зерна…»).
84
Атеистический тезис Лаоцзы («Души предков не творят чудес», «Дао дэ цзин» § 60), который здесь развивает Лецзы (см. также «Чжуанцзы», 198).
Учителем Лецзы был Старый Шан, а другом – Дядя Высокий. [Лецзы] усвоил учение обоих и вернулся домой, оседлав ветер [85] .
Об этом услышал ученик Инь, последовал за Лецзы и несколько лун не уходил домой. [Он] просил [учителя рассказать] на досуге о его искусстве, но десять раз [учитель] не говорил, и десять раз [Инь] возвращался [ни с чем]. Ученик Инь возроптал и попросил разрешения попрощаться. Лецзы [и тут] ничего не сказал. Инь ушел на несколько лун, но мысль [об учении] его не оставляла, и [он] снова вернулся.
85
См. «Чжуанцзы», 124,126,136, 318.
– Почему ты столько раз приходишь и уходишь? – спросил его Лецзы.
– Прежде [я], Чжанцзай, обращался к тебе с просьбой, – ответил Инь. – Ты же мне ничего не сказал, и [я] на тебя обиделся. Ныне забыл [обиду] и поэтому снова пришел.
– Прежде я считал тебя проницательным, ныне же ты оказался столь невежественным. Оставайся! Я поведаю тебе о том, что открыл [мне] учитель, – сказал Лецзы. – С тех пор как стал я служить учителю и другу, прошло три года [86] , и [я] изгнал из сердца думы об истинном и ложном, а устам запретил говорить о полезном и вредном. Лишь тогда удостоился взгляда учителя. Прошло пять лет, и в сердце родились новые думы об истинном и ложном, устами по-новому заговорил о полезном и вредном. Лишь тогда удостоился улыбки учителя. Прошло семь лет и, давая волю своему сердцу, [уже] не думал ни об истинном, ни о ложном, давая волю своим устам, не говорил ни о полезном, ни о вредном Лишь тогда учитель позвал меня и усадил рядом с собой на циновке. Прошло девять лет, и как бы ни принуждал [я] свое сердце думать, как бы ни принуждал свои уста говорить, уже не ведал, что для меня истинно, а что ложно, что полезно, а что вредно; не ведал, что для других истинно, что ложно, что полезно и что вредно; уже не ведал, что учитель – мой наставник, а тот человек – мой друг. Перестал [различать] внутреннее от внешнего. И тогда все [мои чувства] как бы слились в одно целое зрение уподобилось; слуху, слух – обонянию, обоняние – вкусу. Мысль сгустилась, а тело освободилось, кости и мускулы сплавились воедино. [Я] перестал ощущать, на что опирается тело, на что ступает нога, и, следуя за ветром, начал передвигаться на восток и на запад. Подобный листу с дерева или сухой шелухе, [я] в конце концов не сознавал, ветер ли оседлал меня или я – ветер. Ты же ныне поселился у ворот учителя. Еще не прошел круглый срок, а ты роптал и обижался дважды и трижды. Ни одной доли твоего тела не может воспринять ветер, ни одного твоего сустава не может поддержать земля. Как же смеешь [ты] надеяться ступать по воздуху и оседлать ветер?
86
Три года, затем пять, семь и девять лет – здесь и ниже (78, 283,284) не только прием перечисления, но, по-видимому, и сроки испытания учеников в древнем Китае. В данном фрагменте философ наставляет ученика Иня (Иньшэнь, Чжанцзай), как отказываться от конкретно-чувственного восприятия (дословно от органов чувств) для перехода к рациональному мышлению, т. е. преодолевать в себе субъективное, человеческое, чтобы познать объективный мир и овладеть его законами (вплоть до полета на ветре).