Дао Кенгуру
Шрифт:
Тут пауза оборвалась. Лирлав выдала комментарий:
– Теперь я понимаю, почему девчонки так безбашенно отрываются в Y-клубах.
– В частности, поэтому, – согласился штаб-капитан.
– Кэп, а в обычных аптеках этот «Моргенштерн» продается?
– Конечно. В Меганезии он есть везде, и не дороже аспирина. Но в большей части мира препараты такого класса запрещены по Конвенции ООН о репродуктивной биоэтике.
Ригдис покивала головой.
– Классно! Надо бы переправить эту штуку подружкам
– Aita pe-a. Я помогу.
– Минутку, кэп, – встряла Эрлкег, – а я верно поняла, что «Моргенштерн» действует до первого деления оплодотворенной яйцеклетки, значит, только сутки после секса?
– Да. Но, плюс «Моргенштерна» в том, что он, в отличие от гормональных препаратов, абсолютно безвреден. Лучше принять его лишний раз, чем прозевать, и потом глотать таблетки с побочными эффектами. Я говорил это бойцам на каждых политзанятиях.
– Ух! Я не знала, что в Народном флоте есть политзанятия. Это как вообще?
– Это как у нас с вами сейчас, – Корвин улыбнулся, – командир подразделения обязан не меньше двух часов в неделю резервировать для ответов на вопросы бойцов о политике.
– Ага! – сказала Лирлав, – Я как раз хочу задать вопрос про политику!
– Валяй, задавай.
– Вопрос такой, кэп. В странах Первого мира в 1960-х, в разгар Первой Холодной войны, буржуазные власти боялись Красного блока, и не давили на граждан своих стран, чтобы не проиграть на идеологическом фронте. И была сексуальная революция. Потом, победив в этой войне, буржуазные правители закрутили гайки обратно. Так бывает.
– Да, так бывает, а к чему ты это, Лирлав?
– К тому, кэп, что я не вижу гарантий против такого завинчивания гаек в Меганезии.
– Так! – произнес Корвин, – Я врубился! Вы прилетели только в конце февраля, поэтому пропустили ряд событий, в частности, зачистку социальной базы евро-морали. По CNN говорили: от репрессий погибла четверть населения. Реально меньше, но хватило.
– Ты говоришь так, будто участвовал в репрессиях, – вмешалась Эрлкег.
– На Увеа-и-Футуна я действительно участвовал в репрессиях. Иначе не получалось.
– Что? Ты расстреливал?
– Да. Я расстреливал. Белым фосфором с автожира, по площадкам сосредоточения потенциально-контрреволюционных элементов. Такие дела.
Возникла пауза, в течение которой Корвин успел закурить сигару-самокрутку. Потом Ригдис тряхнула головой.
– Ладно. Я поняла. Поговорим еще, кэп Корвин?
– Поговорим, – согласился он.
– Ага! – она снова тряхнула головой, – Слушай, мы собирались строить свой бизнес без мужчин. Мужчины – компаньоны, это нежелательно. Объяснить, почему?
– Не надо. Я примерно представляю себе принципы движения кйоккенмодингеров.
– Ты считаешь наши принципы дурацкими?
– Я считаю их вашими. Это вопрос личных вкусов, вот и все.
– Нет, не все! – Эрлкег порывисто вскочила на ноги, – Есть факт: когда у женщин такие принципы, мужчин
– E-o, – он улыбнулся и выпустил изо рта кривоватое колечко дыма, – я простой парень, менеджер-директор одной из бизнес-сетей, обычных для нашей страны. Моя работа – это отношения между людьми в процессе проектирования и производства техники. Очень разные люди делают общее дело, и получается результат, выгодный всем. Такая схема.
– На войне тоже было так? – спросила она.
– Да. На войне тем более. Война, это тоже бизнес, это сложная опасная работа, которая, кстати, мне не нравится. Просто, пришлось этим заниматься.
Эрлкег и Лирлав посмотрели на Ригдис. Она скрестила пальцы и спросила:
– Корвин, ты изучаешь психологию всех этих разных людей, с которыми работаешь?
– Уф… – Корвин сосредоточенно подвигал бровями, – изучать психологию, это что-то академическое, а у меня просто практика, ничего такого.
– Ты ведь понял, о чем я, – сказала она.
– Да, – ответил он, – я это делаю, как, наверное, каждый любознательный человек.
– Слушай, Корвин, как у тебя получается все время соскальзывать?
– Типа... – он улыбнулся, – У меня есть опыт. Когда мы войдем в наши воды, то сможем отдохнуть и поговорить о королях и капусте, в смысле, о психологии и бизнесе, но мы сейчас в зоне условного контроля потенциальных противников. У нас, как бы, мирные отношения, но не надо слишком расслабляться. Вот почему я пока соскальзываю.
…
Это же время. 7 апреля. Япония. Остров Кюсю. Плавучий док в порту Ибусуки.
Обычный плавучий док имеет размеры рабочей площадки 250x50 метров, и способен обслуживать корабли весом до 50.000 тонн. Работа с 50-метровой ультра-яхтой весом «всего-то» 800 тонн не была сложной по докерским меркам. Некоторое беспокойство вызывала лишь 30-метровая мачта-башня, державшая осевой агрегат ротора с парой 25-метровых лопастей (будто какой-то шутник отпилил крылья среднего авиалайнера и приспособил их к ветряной мельнице). Лопасти были зафиксированы в парковочном положении (вдоль мачты), ну, а вдруг освободятся и завертятся? То-то же! Страшно!
Сейчас «Матаатуа» висела вдоль оси центрального канала дока, опираясь бортами на продольные подвижные платформы. Куроки Сатоши, бригадир докеров, не торопясь, спустился по трапу, подошел к огромной торпеде килевого противовеса (балластного бункера) яхты, жестом подозвал майора полиции, и объявил:
– Вот, мы подняли. ****ец. Давай, тащи сюда сканер или чего там у тебя есть.
– Сканер для таких случаев не изобретен, – ответил ему Тахакаси Нобуо, – тут толщина металлической стенки больше сантиметра. Поэтому, нужно просто открыть бункер.