Дао настоящего менеджера
Шрифт:
Барон-Серёжа стеснительно улыбнулся и потрогал свой багровый нос.
— И корпоративный гимн, сможешь озвучить? — поинтересовался я, подавая ему сторублёвку.
— Всё, что угодно, — страстно подтвердил Барон-Серёжа, с поклоном принимая деньги, — если билет до Москвы купите, ваше превосходительство. Я тут больше уже не могу.
Я ненадолго задумался. Если честно мне хотелось поскорее сесть за обед, а не заниматься вместо этого судьбой какого-то украинского оборванца. Зря я вообще с ним заговорил, теперь хрен отстанет, так и будет жалостливо
— Подожди минут пять, — сказал я, — мне надо с одним человеком в ресторане поговорить. Может он поможет.
На самом деле я вспомнил, что в «Балканах» у меня как раз халтурит знакомый музыкант Женька Каманцев. Пусть поможет коллеге по музыкальному цеху, а я спокойно поем. В конце концов, каждый ведь должен заниматься своим делом.
Ресторан встретил меня аппетитным запахом мяса с открытого гриля и черногорскими пейзажами. Каманцев как раз сидел на краю сцены своего музыкального пятачка и флиртовал с довольно страшненькой на вид официанткой с аутентичным балканским лицом. Женька, правда и сам у нас далеко не красавец, невысокий, с квадратными плечами и квадратным лицом, так что ему и такая вполне подходила. Мы поздоровались. Я разъяснил приятелю ситуацию.
— Мак-Даун, говоришь? — переспросил Каманцев и подвигал тяжёлой нижней челюстью.
— Что-то похожее, по крайней мере, «Мак» точно был — подтвердил я, усаживаясь за столик у окна, — да вон он, около моей машины трётся. Помоги коллеге, всё ж таки Новый год.
Женька тяжело соскочил со сцены, подошёл к моему столику и немного отодвинул портьеру в сторону, стараясь увидеть мёрзнущего на улице зарубежного маэстро в валенках, но почему-то таким образом, чтобы тот не увидел самого Каманцева.
— Сейчас, я ему помогу, — заверил меня Женька и уверенно направился к выходу, прямо в чём был, в одной рубашке и джинсах.
Не успел я удивиться загадочному поведению своего приятеля, как меня отвлёк знакомый голос.
— Добрий ден, что желает наш гост?
Это был здешний метрдотель, уже точно в отличие от официантки, аутентичный серб Радован Войнович. Я его давно уже знаю, с тех пор как начал бывать в его ресторане. Пример для подражания всем метрдотелям нашей деревни — вежливый, аристократичный, предупредительный.
Я тоже изысканно с ним поздоровался и схватил меню:
— Мне бы осетринки, Радован, чтоб пожирнее, запеките на гриле. Я её сейчас с таким удовольствием…
На лица Войновича показалось выражение вежливой скорби. Он отрицательно покачал головой.
— Плохой в городе осетр, — печально сказал он, — я не стал брат. Возмите лутше…
Что именно «лутше» я не расслышал, потому что со стороны окна донёсся страшный боевой крик. Я изумлённо посмотрел на улицу. Там стояли Женька в рубашке и джинсах и Мак-Даун в пуховике и валенках. Их разделяла только гитара украинского музыканта. Диспозиция была такая: Каманцев
— ГОНДОН! — голос Каманцева легко прошёл сквозь тройной стеклопакет окна и отозвался звоном в бокалах, — УБЬЮ!!!
Край гитары со стороны Серёжи начал приподниматься вверх, причём, похоже, совсем без его участия, но зато вместе с ним. Под рубашкой Женьки взбугрились мышцы, а его квадратное лицо стало красным. Возносимый вместе со своими инструментом в воздух Мак-Даун, наоборот побелел как снег, будто отдавая всю свою кровь Каманцеву.
— Ви не знаете, что делает Евгений? — на лице серба было вежливое недоумение.
— Помогает, — предположил я, — он помочь обещал этому человеку.
— Помогает? — недоверчиво переспросил Войнович.
В этот момент Мак-Даун видимо решил отказаться от помощи и от своей гитары заодно. Он отпустил инструмент и бросился бежать в противоположную от Женьки сторону. Но сделать он успел всего один шаг. Облегчённая гитара взметнулась над ним и сразу же опустилась, как молот Тора на череп снежного великана. Раздался ушераздирающий треск, в сопровождении неповторимого гитарного аккорда — одновременно на всех ладах.
Я задёрнул портьеру — не стоит нашим просвещённым европейским кузенам смотреть на вечный спор славян между собою. И неловко как-то.
— Наверное, мы, что-то не понимаем, — вежливо сказал серб.
— Наверное, — поддакнул я и не утерпев, краем глаза снова заглянул за штору. Я увидел, убегающего со всех ног украинского поэта и музыканта с остатками гитары на голове. Ну, это ничего — главное, что живой. Берсерка Каманцева нигде видно не было. Может Женька просто хохлов из Днепропетровска не любит? За что он, интересно, его так?
— Жулик это, — объяснила та самая страшненькая официантка, с которой флиртовал Каманцев перед отбытием. Она каким-то образом оказалась рядом с моим столиком, — в доверие втирается, а потом людей обворовывает.
— Откуда ви знаете, Елена? — удивился Войнович.
— Жека сам мне позавчера утром рассказал…, - тут она запнулась, — короче, не важно, когда, — девица ещё больше смешалась и покраснела, — короче это вообще не важно. А только он злой был — не описать. Этот тип к ним ночевать один раз попросился, типа свой, музыкант, а утром пропал.
— Видимо, не просто пропал, — я вспомнил Женькин боевой клич, — а с чем-то ценным и дорогим его душе?
— Ну, как, ценным, — простодушно сказала официантка, перестав краснеть, — у кого одежда пропала, по мелочи там ещё. А у Жеки он гитару стырил, похоже, эту самую.
— И валенки, — добавил я, представив, какой гнев испытывает до сих пор их владелец, — но в любом случае гитара не пошла ему впрок.
— Это как-то нецивилизованно, — вежливо сказал серб.
— Зато очень действенно, — заметил я.