Дар Андромеды
Шрифт:
Осборн, казалось, обнаружил на столе министра что-то чрезвычайно интересное. — Для него очень важно быть на виду, — пробормотал он.
Министр встал со стула и подошел к окну. Ему было не по себе от спокойствия этого человека, и он знал, что у него будет мало шансов докопаться до истины, если он не сможет нарушить его спокойствие. Прямо сейчас единственным человеком, которому грозила опасность потерять самообладание, был он сам.
— Я полагаю, это не он установил мину?
Он знал, что это был неправильный
— Но ты ведь понимаешь, что это значит, не так ли?
Он отошел от окна и встал лицом к лицу с Осборном.
— Мы потеряли наш национальный капитал, весь. Счетная машина исчезла. Девушка исчезла. Даже первоначальные данные, полученные телескопом Боулдершоу, исчезли. Нет никаких шансов начать все сначала. Из первоклассной державы, обладающей ноу-хау для неприступной обороны плюс всем потенциалом промышленного превосходства, мы теперь низведены до второсортной державы; фактически, третьесортной.
Осборн отвел взгляд от стола и мягко посмотрел на своего инквизитора. Его молчание еще больше взбесило министра.
— Раз в миллион лет, — отметил он, — если не реже, планета получает рождественский подарок с другой планеты. И что делает какой-то чертов дурак? Он идет и сжигает его.
Он снова подошел к окну и посмотрел вниз на уличное движение в Уайтхолле.
— Он был дураком?
Буркнул Осборн себе под нос.
— Мы вернемся к американской помощи к концу года, — парировал министр.
— По крайней мере, Америка — босс, которого вы можете понять, — сказал Осборн. — Эту информацию об Андромеде мы должны были принять за чистую монету. Результаты казались великолепными. Но кто понимал, что все это значит? Откуда-то из этой умирающей и полумертвой спиральной туманности Андромеды приходит сообщение, которое не имеет смысла ни для кого, кроме компьютера — и сумасшедшей девушки; и, возможно, одного честного перед Богом ученого-человека.
— Вы имеете в виду Флеминга, — сказал министр.
Осборн проигнорировал его. — Учитывая, что разум в каком-то уголке космоса посылает нам поток технических данных, которые позволяют нам послушно заставить антропоморфное существо управлять счетной машиной, кто честно поверит, что всё это для нашей пользы, а не для их?
Министр закурил сигарету. Он не мог не быть немного впечатлен этим аргументом. — Это то, что подумал Флеминг? — спросил он.
— Что это была попытка захвата власти? Да. Я не говорю, что он разнес компьютер на куски, но если он это сделал, я, например, не виню его. Я благодарю Бога, что это не попало в чьи-то другие руки.
Министр был простодушным человеком. Ему не нравились споры об этике. Людям было лучше, когда они делали только то, что им
— На чьей вы стороне, Осборн?
Осборн одарил его вежливой улыбкой. — Обычно на стороне того, кто проигрывает, министр.
Его шеф с отвращением фыркнул. — Я надеялся, что у вас будет что-то полезное, чтобы внести свой вклад. Я был неправ. Возможно, Джирс достаточно расшевелился, чтобы выяснить, что, черт возьми, происходит в том месте, директором которого он должен быть.
Министр включил интерком и попросил секретаря соединить его с Торнессом. Осборн воспринял это как окончание разговора. Он медленно вышел из кабинета. В глубине души он был несколько удивлен тем, что все еще оставался свободным человеком. Никогда прежде за всю свою четко спланированную и спокойную карьеру государственного служащего он не позволял своим чувствам влиять на чувство долга. И все же, учитывая то, что произошло, он не испытывал ни малейшего сожаления. На самом деле он помог Флемингу, и его беспокоило только то, что никто не сможет это доказать.
Возвращаясь по коридору в свой кабинет, он позволил себе весело улыбнуться, представив себе Джирса в это неспокойное утро.
Джирс был карьеристом. Как директор Торнесса, он был светловолосым символом славы Министерств обороны и науки. Он ловко перешел к энтузиазму по поводу эксперимента Дауни после нескольких дней серьезных затруднений в вопросах использования ракетной техники. Джирс был человеком, который знал, с какой стороны хлеб намазан маслом. Он практически совершил приятное чудо, намазав его маслом с обеих сторон.
Но далеко в Шотландии Джирс теперь представлял собой преследуемого автократа. Несмотря на поступающие в его отсек в течение ночи лихорадочные сообщения, он одевался так же медленно и тщательно, как обычно, воротник его рубашки был неудобно жестким, а галстук туго затянут в маленький аккуратный узел. Но впечатление величественной помпезности, которое он считал необходимым для ключевого человека в научной технократии страны, было омрачено затравленным взглядом его усталых глаз за стеклами очков, черным блеском небритой щетины и нервной напряженностью его рта.
Он сидел за своим огромным столом из нержавеющей стали, лишенным бумаг, но уставленным телефонами, и свирепо смотрел на посетителей, которых он вызвал — Флеминга и Дауни.
Мадлен Дауни сидела в единственном удобном кресле у окна.
Ее довольно мужественное лицо было пергаментно-желтым, а глаза тусклыми от усталости и болезни. Она туго натянула халат на свое изможденное тело, скучая по приятному теплу лазарета. Она с благодарностью отхлебнула кофе из чашки, которую принесла ей секретарша Джирса.