Дар берегини
Шрифт:
– Кхм, – наконец Ивор, человек бывалый, овладел собой. – Нельзя так вдруг… Пойдем-ка, любезный мой, посмотрим, как там дружина наша устроилась, не терпят ли нужды какой.
– Благодарим за хлеб-соль! – Ингер тут же встал и поклонился Хроку и хозяйке. – Мы к вам еще заглянем.
Ясно было, зачем Ивор уводит воспитанника. Хрок лишь кивнул в ответ, не зная, что сказать. Не смеется ли над ним знатный гость? Как ему понимать эти слова – как честь или как оскорбление? Но даже Ивор, знавший Ингера с рождения, ничего не понимал.
Гости направились к двери, за ними Хрок. У порога Ингер обернулся и взглянул на Прекрасу. Она стояла возле матери, не сводя
Прекраса сморщила губы, не зная, пристало ли ей принять это как знак искренней приязни. Но она не могла не верить радостно блестящим глазам Ингера. Против ее воли улыбка вырвалась наружу и расцвела, подтверждая: она согласна. Пока все было решено только между ними двоими, но этого было достаточно – никто на свете не имел власти разлучить их, соединенных Прядущими у Воды.
Напрасно хмурый от опасений за свою честь Хрок расспрашивал дочь – Прекраса ничего не могла ему разъяснить. Нет, она знать не знала, что Ингер желает взять ее в жены. Нет, она не сказала с ним ни слова, пока была в Плескове – он ее даже не видел. Она тоже услышала об этом впервые. И только в самом конце, на случай, если это все же окажется правдой, Хрок спросил, согласится ли она на этот брак.
– Видно, отец, придется нам отпустить ее, – сказала мужу грустная Гуннора. – Я ведь слушала плеск… ей судьба покинуть нас. Прядущие у Воды наперед знали. Раньше нее, раньше нас… раньше самого жениха.
Прекраса молчала. Она не сказала родителям всей правды. Да, она не знала, что Ингер попросит ее в жены. Но удивилась гораздо меньше других. Она не успела удивиться, как поняла: иначе и быть не могло. Договор у речного брода связал ее не только с Прядущими у Воды, но и с Ингером. Теперь их судьбы – одно. И сколько бы ни удивлялись старшие и даже сам Ингер, внезапно нашедший свою судьбу там, где не ждал, сколько бы Ивор ни пытался вразумить его, заставить опомниться, отговорить – все уже решено, они с этого дня неразлучны, как два берега одной реки.
Трое холмоградцев – Ингер с кормильцем и Ратиславом – вернулись довольно скоро. Войдя, они поклонились чурову куту и сели под матицу – этим действием сваты без слов объявляют о цели своего прихода. Прекраса отошла к печи и села возле нее. Она была спокойна, словно происходило именно то, чего она ждала давным-давно.
Ивор так и не смог отговорить своего воспитанника об безумного замысла, но и старался не слишком долго. Он знал Ингера с детства: тот всегда был настолько благоразумен, насколько это возможно в его годы, и не склонен к сумасбродству. Никогда ранее он не заговаривал о женитьбе, иначе как о деле далекого будущего. И если теперь он вдруг выбрал в жены дочь перевозчика, значит, и правда ему указали на нее боги?
Понимая, каким странным и неуместным покажется такой брак, Ивор, тем не менее, не смел очень сильно спорить. «Я знаю, в ней жизнь и судьба моя», – сказал ему Ингер. И он был прав: если бы не Хрокова дочь, его бы уже не было в живых. Так не опасно ли разлучать их? Что если этой деве с перевоза суждено хранить здоровье Ингера и оберегать его удачу? Тогда помешать им – значит погубить.
Не зная, на что решиться, Ивор даже воззвал к киянам, Братимилу и Светлому –
«Она принесет удачу мне, а я – земле Русской, – сказал Ингер. – Без нее мне и ехать незачем».
«Мы ему не родители, чтоб решать, на ком ему жениться, – сказал Светлой. – На то он князь, не дитя: пусть делает что хочет».
«Нам наказано не было, чтобы, значит, неженатого звать, а женатого не звать, – усмехнулся Братимил. – Да женатый оно и лучше – на стол киевский сядет муж, не отрок».
Но и Хрок хорошо сознавал, что князю Киева и Холмогорода нужна высокородная жена.
– Пойми, – решительно сказал он Ингеру, когда гостей пригласили перейти за стол и поднесли по чарке вареного меда, – я не могу сказать, чтобы в моем роду были конунги, но рабов не было тоже, клянусь Одином и Перуном. Я не отдам мою дочь в наложницы даже князю. Или ты женишься на ней полным обычаем, или поищи себе товару в другом месте, как говорится.
– Я женюсь полным обычаем, – заверил Ингер, мигом пресекая возникшие было надежды Ивора, что дочь перевозчика займет место хоти [15] . – Эйфрида будет моей законной женой, и я сяду на стол киевский вместе с ней или не сяду вовсе. В том клянусь тебе на мече, что мой отец мне вручил, и коли обману, то пусть поразит меня мой меч, не защитит меня мой щит, и буду я расколот, как золото!
Ингер поцеловал золотое кольцо у себя на руке, потом снял с плеча перевязь с мечом, поцеловал рукоять и приложил ко лбу и к глазам. У Хрока было чувство, что он спит: весомость этой древней клятвы военных вождей он знал и не мог ей не верить, но и своим глазам в этом деле поверить было трудно.
15
Хоть – любимая, а также наложница, младшая жена (без прав хозяйки дома и матери наследника).
– Я дам ей имя моей матери, – добавил Ингер и, обернувшись, посмотрел на Прекрасу, будто примеряя ей ожидаемую обновку. – Под ним она войдет в наш род как полноправная хозяйка и унаследует все права прежних княгинь.
У Прекрасы снова забилось сердце. Она не слышала ранее о таком обычае, и эти слова Ингера потрясли ее. Он даст ей новое имя – имя своей матери! Всякая дева перерождается в замужестве, и у всякой прежнее имя как бы линяет: ее начинают чаще называть по имени мужа, как Гуннору посторонние звали Грачихой. Но имя княгини означало куда больше: она не просто войдет в новую семью, но получит властные права, как будто заново родится знатной женщиной, происходящей от заморских князей. Ингер сделает ее равной его собственной матери, княгине, жене Хрорика!
Даже Хрок немного переменился в лице – он еще лучше дочери понял, что означает это обещание.
– Что ты скажешь? – Хрок обернулся к дочери.
Прекраса встала с приступки, повернулась к печи и отковырнула кусочек глиняной обмазки меж больших камней, из которых печь была сложена. Завернула его в платок и передала Ингеру. Руки ее слегка дрожали: в эти мгновения она вынула свою душу из обиталища чуров – печи, чтобы вручить господину своей новой судьбы. Все равно что села в челнок и оттолкнулась от морского берега. А где еще он, другой берег, доберется ли она до него через темные волны небытия?