Дар божий. Соперницы
Шрифт:
— Гринь, ты умойся, а то скоро звонок, да на вот, вытрись, ты небось опять свой потерял. Чего рыдать-то да грозиться попусту, давай лучше по-другому поступим.
— А как? — хлюпнул носом братишка. — Подкараулим её и побьём как следует, чтобы не врала, да? Только маски наденем, а то узнает.
— Никого мы колотить не станем, глупости не говори. Давай успокаивайся. Я другое подумал: а вдруг то, что она говорит, правда? — И он вопросительно глянул на брата.
— Ты что, с ума сошёл? — снова сжал кулаки Гришка.
— Много мы с тобой знаем, — рассудительно проговорил
— Ты думаешь, она сказала правду? — глаза Гришки расширились от ужаса.
— Вот это нам и нужно будет выяснить, — авторитетно проговорил Андрейка.
— Андро, слышь, а как мы это будем делать?
— Поживём — увидим, — серьёзно ответил братишка, беря из потной руки брата свой носовой платок. — Нет такой ситуации, из которой не было хотя бы двух выходов. Придумаем, Гринь, не грусти, не зря же мы с тобой Вороновские.
С горем пополам отсидев последние два урока, Гришка и Андрей спускались вместе со всеми строем в раздевалку. Они вышли из класса последними и пристроились в самом хвосте шеренги. Андрюшка был в глубокой задумчивости, а Гришка, более эмоциональный и взрывной, нежели братишка, до сих пор хлюпал носом и нервно сжимал кулаки.
Удачно проскочив мимо учительницы, поджидавшей их в дверях раздевалки, они, с расшнурованными ботинками и незастёгнутыми воротниками, выбежали на улицу.
Несмотря на то что завершалась вторая четверть и вот-вот должны были наступить любимые новогодние праздники, на улице мало что напоминало декабрьские студёные деньки. Глубокая оттепель растопила снег, школьный двор был покрыт противной талой жижей, воздух был влажным и тяжёлым, а по асфальту текли грязные тоненькие ручейки. Посреди всего этого серого безобразия было практически невозможным представить себе сверкающую всеми огнями нарядную новогоднюю ёлку.
Гришка волочил мешок со сменкой по самой середине слякотной лужи, с удовольствием наблюдая, как прорезиненная ткань сумки, словно катер, оставляет за собой двустороннюю волну. Для того чтобы волна была круче, ему самому приходилось, словно буксиру, идти впереди мешка, шлёпая по ручейку тяжёлыми намокшими ботинками.
Андрей старался обходить глубокие лужи, забираясь на бортики тротуара. Пытаясь удержать равновесие, он на вытянутых в разные стороны руках держал портфель и мешок и, балансируя, словно канатоходец, медленно продвигался вперёд. Возможно, он и дошёл бы до дома в относительно сухой обуви, но, заглядевшись на умывающихся в луже воробьёв, он на какое-то время потерял бдительность и со всего размаху угодил в глубокую яму около самого бортика, хорошо замаскированную корочкой талого снега. Поняв, что ботинки безвозвратно вымокли и беречь их от воды больше не имеет никакого смысла, он бросил это безнадёжное занятие и с удовольствием присоединился к затее брата.
Дорога до дома заняла не больше пяти минут, но за это короткое время мальчишки сумели промокнуть до основания. Когда Маришка открыла дверь, она пришла в неописуемое возмущение, увидев,
— Мой был лучше, — категорично заявлял Гришка, — он в плавании был дольше, значит, более опытный, а твой позже присоединился.
— Ну и что же, что позже, — с обидой возражал Андрей, — зато у него скорость больше была, а значит, волна выше.
— Ничего не выше.
— Нет, выше.
— А ты что, измерял её?
— Значит так, — обратила на себя внимание Маришка, — меня не интересует, кто из вас первым придумал такое увлекательное занятие, а кто был вторым, теперь это уже всё равно не выяснишь. Важно другое. — И она строго взглянула на мальчишек. — Кто бы это ни был, он сегодня будет чистить всю обувь, две пары брюк и стирать промокшие мешки. Если первого мы обнаружить не сумеем, хозяйственные дела, связанные с промокшей одеждой, будут возложены на вас обоих. Но это чуть позже, а сейчас вы быстро разденетесь и отправитесь в ванную отмокать.
— Но, мам, мы же и так мокрые, куда же больше отмокать? — попытался вставить своё слово Гришка.
— А желающие поспорить будут отмокать в ванной в два раза дольше, — сказала она и, повернувшись, отправилась включать воду.
— Нет, Андро, глупая же эта тётка, завуч, так может поступать только настоящая мама, — прошептал Гришка, кивнув матери вслед.
— Это мы выясним позже, — в тон ему ответил Андрей, — а пока прикуси язык и не болтай раньше времени.
Вся семья сумела собраться за столом только за ужином; когда отец вернулся с работы, все хозяйственные дела общими усилиями уже были завершены. Мокрые вещи сохли на кухонной верёвке, к завтрашнему дню были собраны портфели, в сухих сумках лежала запасная обувь.
Вороновский был довольным и улыбчивым, сбивчиво рассказывая Маришке новости в клинике. Она слушала его внимательно, не перебивая, только время от времени вставала к плите, подкладывая добавки.
— Представляешь, Мариш, она столько раз у нас была, но все попытки оканчивались неудачей, детей спасти не могли, как заколдованный круг, понимаешь? За последние десять лет чего мы только не перепробовали. И мальчики были, и девочки, и даже один раз двойня должна была быть, но всё впустую. А тут такая деваха родилась — любо-дорого посмотреть, чудо, а не девочка, абсолютно здоровая.
— Наверное, у вас сегодня праздник был, — улыбнулась Марина.
— Да ещё какой! Когда она от наркоза отошла, попросила дочку показать, а потом как заплачет!
Мы там сами все чуть не разрыдались. Знаешь, она попросила меня девочке имя дать, говорит, чтобы счастливой была. Угадай, как я её назвал?
— Я знаю, — вмешался Гришка. — Можно я скажу?
— Все знают, — пожал плечами Андрей. — Подумаешь, тоже мне, Америку открыл. Наверное, ты, пап, её Мариной назвал, как же ещё?