Дар божий. Соперницы
Шрифт:
Андрей, взяв Гришку за руку и закинув на плечо ранец, потянул его к выходу. Неверов молча смотрел им вслед. Не обернувшись и не добавив больше ни единого слова, Андрей исчез в дверях, зато Гришка, уходя, обернулся и, посмотрев на отца долгим восхищённым взглядом, улыбнулся на прощание.
— Один ноль в мою пользу, — довольно прошептал Стас. — Если учесть, что по одному они просто не выживут, то второе очко явно не за горами.
— Зачем ты так? — Глаза Гришки были на мокром месте, казалось, ещё мгновение, и он расплачется. В пустоте лестницы голосок его гулко отдавался от стен. — Он же ничего плохого тебе не сделал. Он ни о чём тебя не просил
— Чего мне на него смотреть? Гриш, о чём с ним можно говорить, ведь он же нас предал: меня, тебя, ту женщину, нашу маму, он же её бросил! Ты что, забыл? Как ты можешь вообще с ним разговаривать?
— Да ничего я не забыл, — крикнул Гришка. — Мы же не знаем, что произошло, нам же никто ничего не рассказывает. И вообще, мы узнали, что нас взяли из детского дома, по случайности! Как мы можем узнать, что было давно, нас ведь тогда ещё даже не было!
— Неправда, мы знаем много, нас мама с папой вырастили, не дали нам пропасть, они любят нас и верят нам. — Глаза Андрейки сверкнули в негодовании. — Чего ж этот физкультурник про нас столько лет не вспоминал? А ты и разнюнился: ох! ах! папочка прибыл!
— Почему ты такой злой? — хлюпнул носом Гришка. — Оттого, что я хорошо отношусь к нашему папе, да, к папе! — повторил он, увидев возмущённый взгляд брата, — к нашим родителям я не стал относиться хуже. Так в чём я виноват?
Объяснить словами то, что творилось у него внутри, Андрейка не мог, но он чувствовал, что, относясь таким образом к новоявленному папочке, Гришка совершает страшное предательство.
— Знаешь, Гриш, это твоё дело, будешь ты с ним встречаться или нет, — выдавил из себя Андрей, — только не нужно расстраивать родителей, у них и без того забот хватает. Я думаю, не стоит им ничего рассказывать.
— Я тоже так думаю.
— А может, ну их совсем, а? — неуверенно проговорил Гена Якорев, работавший в отделении Льва уже много лет. Его непослушный тёмный чуб загнулся кверху, а губы сложились в виноватую улыбку. Нерешительно потоптавшись у входа, он отошёл на несколько шагов в сторону и умоляющими глазами выразительно посмотрел на Льва. — Ну, жили же мы столько лет без этих самых выкрутасов, и ещё столько же проживём. Пойдёмте отсюда, не к лицу мне в таком возрасте срам принимать. И потом, я не обязан обучаться всяким глупостям в своё нерабочее время, что это за работа такая, когда круглосуточно человека напрягают и вьют из него верёвки? Нет, и всё тут. Сказал, не пойду, значит, не пойду, только зря ехали.
Он оглянулся по сторонам, ища поддержки у сострадательной женской половины, но Маришка и Света, Генина жена, стояли молча, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.
Положение Гены было просто ужасно. Вся суть его мучений заключалась в том, что ровно через неделю он должен был отбыть на медицинский конгресс в Японию в качестве представителя от клиники. Затея эта ему пришлась явно не по душе. Не зная языка, обычаев, традиций, короче, почти ничего не зная о Японии, лететь туда он, разумеется, не хотел, но обстоятельства складывались так, что, кроме него да Льва, послать было абсолютно некого. Сначала Гене и в голову не приходило беспокоиться, потому что он был твёрдо уверен, что, ясное дело, полетит Лев, но неожиданно для всех Вороновский отказался, сославшись на то, что через месяц ему придётся отправиться в Канаду, куда не поехать он по вполне понятным причинам не мог.
Если
С языком и дорогой Гена ещё кое-как рассчитывал разобраться, всё же он летит не один, кругом будут люди, целая делегация. Отель, где их разместят, опять же русскоязычный, так что уж не так всё и мрачно, как можно было себе представить. Но здесь всплывал один достаточно нелепый аспект, который для Якорева был краеугольным камнем преткновения.
Проблема заключалась в том, что он любил вкусно покушать, а в отведённом для делегатов отеле обещали только завтраки и обеды, если, конечно, получится. Лечь спать голодным Геннадий просто и помыслить не мог. Нет, конечно, каждому представителю выделялись командировочные, они были достаточными, чтобы человек мог позволить себе зайти вечером в относительно приличное заведение утолить голод. Но вот тут-то и была «зарыта собака». Дело в том, что в большинстве заведений подавали такие блюда, употреблять которые каждый уважающий себя посетитель мог только специальными палочками для еды, а как с ними управляться, Геннадий не имел ни малейшего понятия. Нет, конечно, на кухне любого ресторанчика наверняка бы нашлись и вилки, но выглядеть на общем фоне белой вороной как-то не хотелось, легче было научиться есть палочками тут, чем выпрашивать вилку там.
Тренироваться он начал ещё два дня назад, дома. Испросив разрешения у своего младшенького, он отобрал у него из коробки два подходящих шестигранных карандаша и закрылся на кухне. Сев напротив тарелки с рисом, он лихо зажал между пальцами пресловутые деревяшки и смело погрузил их в кашу. Первая попытка окончилась позорным провалом. Мало того, что рис упорно обходил поверхность карандашей — в конце концов и сами экзотические приборы полетели в разные стороны, а у Гены на глаза от досады навернулись слёзы.
— Не ходить же мне неделю голодным! — с отчаянием проговорил он, берясь за вилку. — Нет, всё, скажу Лёвушке, что я не ходок в эту самую Японию и не ездок, пускай разбирается сам.
Ответ начальника прозвучал категорично: даже если у Геннадия начнётся малярия и чёрная оспа, вместе взятые, он переживёт это обстоятельство в Стране Восходящего Солнца. Тяжко вздохнув, Якорев покорился. Вороновский, глядя в его несчастные глаза, пожалел человека и пообещал научить его обращаться с пресловутыми палочками. Вот таким образом две семейные пары оказались поздним апрельским вечером у дверей маленького китайского ресторанчика.
Перед входом в заведение висели рыжие гранёные фонарики с мягкой подсветкой, бросающие тусклые блики на чисто вымытые ступени ресторана. Тонированные стёкла дверей украшала пара роскошных драконов в полный рост. Ветерок играл с жестяными колокольчиками, издававшими мелодичный призывный звон. Каждая трубочка голоса ветра была разной длины и имела своё собственное неповторимое звучание. При малейшем шевелении они начинали разговаривать все разом, и создавалось такое ощущение, будто под этим мягким перезвоном угадывались фразы загадочных восточных духов.