Дар любви
Шрифт:
Но брать свои слова назад поздно. Впрочем, Улла о них и не жалела. То, что вначале он не испытывал к дочери никакого интереса, не подлежит сомнению. Именно поэтому Улла боролась со своей тягой к нему. Она не хотела любить человека, для которого его бизнес был дороже ребенка.
— Вы не рвались увидеть дочь, — так же холодно ответила она. — Большинство мужчин желало бы присутствовать при ее рождении.
— Большинству мужчин сообщают об этом заранее. А меня поставили перед фактом.
— Юлия мне
— Если так, то она солгала. Еще раз. После мучительного развода Юлии не хотелось, чтобы я присутствовал при этом событии. Ее можно понять, однако мы договорились: как только начнутся роды, я прилечу в Стокгольм первым же рейсом. Но я узнал о рождении девочки через неделю после этого события.
— Если бы вас это волновало, вы прилетели бы заблаговременно.
— Зачем? Чтобы торчать в гостинице и ждать звонка? Это ничего не изменило бы. Я в любом случае узнал бы о рождении дочери последним.
— Нет, — ответила Улла. — Насколько я помню, мне сообщили об этом через две недели.
— Выходит, Юлия не хотела, чтобы при этом важнейшем событии ее жизни присутствовал кто-то из нас. Интересно, почему?
— Последние два месяца Юлия не вставала с постели и знала, что роды будут трудными. Врач рекомендовал ей ради блага ребенка не подвергать себя лишним стрессам. А будь вы рядом, без этого не обошлось бы. Вы сами сказали, что отношения у вас не сложились.
— Да, конечно. Но я не чудовище. Если бы я знал, что роды будут трудными, то объявил бы перемирие.
— Наверно, Юлия не думала, что такое возможно.
— Может быть, вы и правы. — Он с тревогой посмотрел на Хельгу. — Знаете, от ваших слов мне стало не по себе. Может быть, эти трудности повлияли на ее развитие?
— Если вы думаете, что при родах ей повредили мозг, то ошибаетесь. Врачи обязательно отметили бы это в медицинской карте.
— Может быть, Юлия в первые месяцы беременности принимала какую-нибудь гадость, стараясь избавиться от ребенка. Недаром она так долго скрывала от меня эту весть. Созналась лишь тогда, когда была на четвертом месяце.
— Юлия ни за что бы этого не сделала.
Улла говорила решительно, но слова Поля заставили ее задуматься. Юлия не стала бы сознательно уничтожать зародившуюся жизнь, но она любила вечеринки, была неравнодушна к спиртному и, по ее собственному признанию, иногда принимала легкие наркотики — для развлечения. А вдруг она причинила вред будущему ребенку в первые недели, еще сама не зная, что беременна?
Не этим ли объясняются раздражительность и недостаточное физическое развитие Хельги? Если верить матери, при рождении девочка весила три килограмма, но сейчас в ней не больше пяти. Здоровые дети удваивают вес к трем месяцам, а Хельге уже четыре с лишним. А вдруг у нее синдром врожденного алкоголизма? Не дай бог…
Если
— Улла, я слышу скрип ваших мозгов. О чем задумались?
— Вы сами сказали, что хотите показать Хельгу врачу. Это единственное, что сможет вас успокоить.
— Педиатр примет нас сегодня утром. Вы поедете со мной?
— Если хотите.
— Хочу, — ответил он. — Очень хочу. Мне нравится, когда вы рядом.
— Не понимаю, почему. Я не такая веселая и красивая, как Юлия.
— Кажется, вы забыли, что Юлия не та женщина, которая мне нужна.
— Я тоже не та женщина! Поль, мы с вами взрослые люди и не должны считать, что…
— Что у нас есть будущее? Если так, то почему вы стараетесь изо всех сил убедить себя в этом? Почему не смеетесь мне в лицо?
Улла закусила губу и отвернулась. Возразить было нечего.
— Теперь вы поняли? Вы не в силах сопротивляться, поскольку в глубине души знаете, что это правда. — Он продолжил кормить Хельгу. — Я очень рад, что Юлия прислала вас вместо себя. Именно вам следовало быть матерью этого ребенка. Вы когда-нибудь думали о том, чтобы выйти замуж и обзавестись семьей?
— Иногда. Как каждая женщина.
— У вас кто-нибудь есть на примете? Мужчина, который мог бы стать вашим мужем и отцом ваших детей?
Улла вспомнила Леннарта Эрнфаста, лейтенанта из соседнего подразделения. Они начали встречаться год назад, иногда занимались сексом, однако это была скорее дружба, чем любовь. Им было удобно вместе, но не больше.
— Улла, не знаю, как у тебя, а у меня после тридцати шести часов дежурства нет сил ни на что серьезное.
— Ты совершенно прав.
— Может быть, вечером сходим в кино, а потом закажем пиццу?
— Конечно. У меня нет сил что-то готовить.
— К тебе или ко мне?
— Все равно…
Это не имело значения. Хотя должно было иметь.
— Нет. Никого.
— Так вот, теперь такой мужчина есть, — сказал Поль. — Это я.
— Ну? Каков ваш вердикт, доктор Верне? — Поль напрягся и подался вперед.
Улла хорошо понимала его чувства. Во время продолжительного осмотра она и сама не находила себе места. Ален Верне был лучшим специалистом на острове.
Он положил стетоскоп в карман и передал Хельгу Улле.
— Поговорим в другой комнате. Пока мадемуазель будет одевать девочку.
— Лучше здесь, — ответил Поль. — Мне нечего скрывать от своей дамы.
Своей дамы? Дар слова, которым обладает этот человек, делает женщину игрушкой в его руках.