Дар небес

Ринка Кейт

– Почему ты это делаешь?
– спросила она на выдохе.

– Потому что я хочу тебя попробовать.

– Но я не тарелка супа на обед, - возмутила она.

– Я этим и не питаюсь.

– Ну конечно, ты питаешься женщинами.

– Можно сказать и так, хотя ты для меня уникальна, эдакий... десерт.

– Потому что я ничего не чувствую?

Он хмыкнул и тихо зашептал на ухо:

– Позволь, поправлю - не чувство-ва-ла.

Его пальцы выскользнули из нее, снова проникли до упора и погладили внутреннюю стенку в самой чувствительной точке. Палома ахнула, ощущая жар между ног, которые переставали ее держать.

–

Прекрати, пожалуйста, - всхлипнула она.

– Лучше расслабься, и перестань сопротивляться мне и самой себе. Тебе же так нравится, верно?

Он снова толкнул Палому вперед, и ее руки утонули в камне, или скорее так показалось, когда они шагнули через тьму в очередное новое место. Бедра Паломы уперлись во что-то железное, и она наклонилась от толчка вперед, опускаясь грудью на круглый стол. И, о Боже! Но они оказались в кафе оживленного города, а Эйфелева башня, видневшаяся неподалеку, указала ей, какой именно город это был.

– Расслабиться?!
– с истерическими нотками выкрикнула Палома, смотря на людей вокруг них, которые спокойно сидели за столиками и пили ароматное кофе, не замечая вновь прибывавших.
– Здесь?!

– Нас никто не видит, если тебя это так волнует, - сказал ей Азазель, кладя ладонь на ее спину и прижимая обратно к столу, когда Палома захотела подняться.
– Романтика. Забыла?

– Какая к черту романтика?!
– процедила она со злостью.
– Я с голым задом посреди Парижа вместе с озабоченным демоном, который хочет меня тут трахнуть. Да чтоб ты сгорел в своем аду!

– О, какое сладкое проклятье, - ответил он ей, как ни в чем не бывало, присаживаясь на стул.
– И кстати, у тебя самый восхитительный зад, какой я только видел.

Усевшись, он обхватил руками ее бедра и дернул к себе. Она не успела опомниться, как его влажный язык оказался внутри ее лона, и все попытки подняться снова сорвались. Волна жара дошла до самых ушей, а внизу живота разгорелся такой пожар, что Палома перестала сопротивляться вовсе, а только выгнула спину, раздвинула ножки и встала на носочки, чтобы приподнять для него бедра. То, что с ней делал этот проклятый Архангел, было невыносимо приятно, и слишком сильно. Такого ей не доводилось еще испытывать. Она даже забыла о людях вокруг них, да и сам факт их присутствия придавал всем ощущениям особую остроту. Но самое главное, что ее сокрушало - в ней просыпались чувства.

***

От острой вспышки адской боли Лика застонала, закусывая губу до крови. Ее бросило в жар и тут же в холод. Голова закружилась. Она вцепилась в плечи Рэмиэля, очень стараясь не терять сознание и сделать глубокий вдох. Но этот вдох не удался из-за толчка в грудь, когда резко раскрылись крылья за спиной Архангела. К счастью, Рэмиэль вовремя приподнялся на руках, и темные крылья зашелестели от широких взмахов, задевая потолок и стены, но при этом обдавая Лику потоком прохладного воздуха. От этого стало легче и проще дышать. А зрелище было так божественно, что сердце замирало.

– Посмотри на меня, мой Ангел, - взволнованно произнес он.

Лика встретилась глазами с его тьмой, которая бушевала где-то внутри черных очей. Она невольно поежилась и уткнулась лицом в шею Рэмиэля, пока не успела утонуть в этой тьме или увидеть большее. Да только слезинки все равно выступили на глазах от эмоций, что переполняли её. Своя собственная

боль для нее не имела такое значение, как все муки Ада ее любимого Архангела. И ради него она была готова пожертвовать чем угодно, даже своей душой, если такое потребуется. Она слушала свое сердце и следовала за ним, доверяя слепо, но с уверенностью в правильности каждого своего шага.

– Все хорошо, почему ты медлишь?
– спросила она.

– Тебе больно?

– Нет, - соврала она.

– Не ври мне, в этом нет смысла.

– Ложь во благо разве это ложь? Не хочу, чтоб ты так переживал обо мне. Я справлюсь, ведь ты рядом. И знаю, что ты не сделаешь мне большей боли, чем я могу выдержать.

Рэмиэль повернул голову и обхватил ее рот в нежном поцелуе, даря ласку губами и языком. Он успокаивал и не спешил, позволяя расслабиться и привыкнуть к своему телу внутри нее, за что Лика была ему безмерно благодарна. И только потом он стал двигаться, проникая медленно и аккуратно. Боль постепенно начинала стихать, стираемая каждым новым тягучим скольжением Рэмиэля. Его кожа была такой горячей, словно бы в лихорадке, а под ней ощущалась дрожь сильного тела и напряжение мышц. Он сдерживал себя, и Лика могла только представить, каких усилий ему это стоит. Она обняла его за шею, охнув от смешения двух противоположных по своей природе ощущений, когда при новом толчке Архангела помимо боли по телу разлилась волна приятного тепла.

Рэмиэль задрожал, опаляя горячей ладонью ее бедро.

– Ангел мой, обними меня своими ножками и пусти глубже.

Лика сразу послушалась, сцепив лодыжки на его пояснице, но при этом попросила и сама:

– Перестань себя сдерживать.

– Чуть позже я это сделаю, обещаю, - ответил он, тягуче погружаясь в нее чуть больше, чем было до этого.

– Но мне уже почти не больно.

– Это замечательно, - только ответил он, снова аккуратно растягивая ее лоно и осыпая поцелуями ее лицо.

Настаивать Лика не стала, наслаждаясь каждым его движением, своими новыми ощущениями и тем блаженством, которое вызывала сама близость с Рэмиэлем. Разделять с ним боль и удовольствие, быть с ним единым целым, сливаться телом и душой - вот ради чего она жила и дышала. И в целом мире для нее уже не было ничего важнее, чем этот Архангел, ее любовь и судьба. И Анжелика была уверена в этом так, как ни в чем другом.

– Я люблю тебя, Рэмиэль, - шептала она ему.

Он ничего не говорил ей в ответ, но Лика все понимала без слов, стирая с его щек влажные дорожки слез. Его движения постепенно становились сильнее, но все такие же аккуратные, даруя ей неземное блаженство. И вся ее боль осталась только в душе. Каждой фиброй Лика ощущала Рэмиэля, его тревогу и обреченность, и его муки, как свои собственные. И это разрывало ей сердце.

– Люблю...
– все повторяла она ему.

***

Ощутив, что Палома вот-вот забьется в оргазме, Азазель отпустил ее и встал. Измученная незавершенным удовольствием, девушка протяжно заныла и повернула к нему голову. Ее глаза блестели, волнистые локоны были сексуально растрепаны, спадая на лицо, тонкие пальцы сжимали край стола, и выглядела она великолепно. Кажется, девушка хотела ему что-то сказать, да только никак не могла отдышаться, и рот ее пересох от стонов. А она еще говорила, что не доставит ему удовольствия их послушать. Глупая.