Дар шаха
Шрифт:
– Если бы моя семья имела доступ к таким деньгам, кто-нибудь намекнул бы мне на это, когда я брал ссуду для обучения на медфаке.
– Возможно, ваш отец, дед или прадед намекнули, но вы просто не искали этот намек. Он вполне мог быть в пропавших бумагах. А может, вы совершенно случайно попали в число подозреваемых, и ваш газырь – совсем другой газырь, имеющий лишь сентиментальную ценность.
– Хорошо. Но каким образом газырь дает доступ к деньгам?
– Этого я не знаю. Могу только предположить, что он как-то обозначает уровень доступа к информации. Скажем, позволяет куда-то войти или служит чем-то вроде пароля, опознавательным знаком. Но не исключено,
– Что все это ерунда. – Профессор торжествующе усмехнулся. – Вы полагаете, она тоже охотится за газырем?
– Мадам Мехди – бывшая фрейлина и подруга шахбану, императрицы Фарах Диба, вдовы шаха Мохаммеда Реза Пехлеви. О Ясмин Мехди я бы поверил чему угодно. Она может быть и обладательницей газыря, и охотницей за ним. Я был бы с ней очень осторожен. Я бы даже иранским секретным службам посоветовал быть с ней осторожными.
Мне оставалось только пожать плечами. Кажется, я не брякнул лишнего в беседе с мадам.
– Профессор, но раз этот газырь у меня уже украли, я могу успокоиться?
– Полагаю, что да. Если вас не терзает мысль об упущенных вами сокровищах.
– Нет, эта мысль меня нисколько не терзает, тем более что свои студенческие ссуды я уже почти выплатил. Спасибо, профессор.
Настроение у меня сильно улучшилось. Конечно, жаль украденные архивы и дневники, но по сравнению с семейством Пехлеви нам с матерью еще повезло. Как ни невероятно предположение, что газырь, чуть не сотню лет украшавший наши каминные полки, был способен отворить пещеру Аладдина, я предпочитал оставаться живым должником банков, а не оказаться трупом миллиардера.
Уже на следующий день был взломан мой шкафчик в спортклубе. Предположения мадам Мехди и профессора Бакхаша, что меня оставят в покое, не подтвердились.
Вечером я вместе с Колином и Брайаном, моими друзьями еще со времен колледжа, собирался на концерт Стинга. Остаток вечера мы планировали провести в новом модном баре. Я сдернул с плечиков серо-синий блейзер. Последний раз я надевал его как раз во время злополучного интервью на «Радио Фарда». Перед выходом я бросил взгляд в зеркало. Один из карманов блейзера странно оттопыривался. Я похлопал по карману. Внутри покоился забытый газырь.
Тегеран, 1920 год
Около четырех часов дня хмурый Воронин, засунув кулаки в карманы, сутулясь и уставившись в дорожную пыль, пересекал широкую немощеную улицу Наадери. Все утро он провел в полицейском участке, подгоняя неспешное следствие. Как он и предполагал, найденные на месте преступления гильзы с маркировкой петербургского завода оказались от патрона калибра 4,2. Размер патрона, капсюльное гнездо, профиль донца – все указывало, что выстрел был сделан из укороченной кавалерийской берданки, одной из тех, которыми были вооружены все казаки бригады. Пообщавшись немного с огаи-аджаном и понаблюдав за работой жандармерии, Александр понял, что преступника бравые следователи смогут найти, только если тот сам явится в назмие с повинной и предъявит неопровержимые доказательства своей вины.
Но и сам Воронин не имел ни малейшего понятия, как обнаружить убийцу. Из участка он направился в храм святителя Николая, встретился с отцом Виталием, договорился об отпевании и похоронах Турова – после того, как тело выдаст полиция. Следовало еще навестить невесту покойного, но стоило Александру представить отчаяние Елены Васильевны, как им овладевало такое гнетущее чувство, что ноги не несли.
Вместо этого он побрел в казармы при дворцовом
Оставалось предположить, что убийцей был кто-то вне казарм. Таким как раз и являлся сертип Реза-хан, командующий Казвинским гарнизоном. Он хоть и объявился в Тегеране, но в казарму вернулся очень поздно, за полночь.
Еще ночью Воронин мысленно составил список подозреваемых. Они должны были иметь мотив для убийства, возможность убить Турова и хоть как-то говорить по-русски. Список вышел очень коротким. В нем значились всего трое: вероятный наследник бригады Реза-хан, идеологический противник, неофициальный представитель советской власти в Персии Карл Рихтер и неудачливый соперник Петр Шестов, влюбленный в Елену Васильевну.
Даже такому неопытному расследователю, как Воронин, представлялось разумным начать с того, чтобы узнать, где каждый из троих находился в момент убийства. Самым вероятным подозреваемым выглядел, разумеется, персидский казак Реза-хан. Воронин брел по городу, размышляя, где в этот час можно застать сертипа.
Из-под выцветшей полосатой маркизы кафе «Парс» Александра окликнул круглый господин в пенсне и с тросточкой. Господин был облачен в нарядный желтый жилет поверх рубашки с галстуком и в широкие клетчатые штаны для гольфа. Штаны, по введенной принцем Уэльским новой моде, были заправлены в длинные шерстяные оранжевые гольфы. Физиономию франта обрамляли пышные бакенбарды в стиле императора Франца-Иосифа, из которых попкой младенца выглядывал толстый раздвоенный подбородок.
Воронин на ходу кивнул щеголю и попытался скрыться за бредущим по улице верблюжьим караваном. Но толстячок в клоунском облачении не сдавался: он метался в спасительной тени маркизы, как курица по берегу пруда, отчаянно махал клетчатой кепкой и взывал по-французски, от волнения вставляя греческие слова:
– Синадельфе Воронин, прошу вас, на два слова! Правду ли я слышал о жутком вчерашнем происшествии?
– Увы, доктор Стефанополус. – Воронин приподнял федору и прибавил шаг, но грек не уступал:
– Умоляю, синадельфос, коллега, уделите пять минут!
Доктор Йоргус Стефанополус происходил из богатой торговой семьи из Пелопоннеса. Он жил в Тегеране уже много лет, с тех самых пор, как получил степень доктора медицины в Геттингенском университете. Доктор знал в столице каждого, кого было полезно знать, а его знали и все прочие жители города. Почтенного медика Джорджа Стефанополуса, говорившего по-французски и по-немецки и всегда готового оказать дискретную медицинскую помощь, приглашали в свои дворцы персидские аристократы и богатые землевладельцы. Словоохотливого лекаря уважали и торговцы Большого базара. Православный Стефанополус легко находил общий язык даже с всемогущими шиитскими клириками.