Дар юной княжны
Шрифт:
— Вы уж нас совсем-то зверями не выставляйте! — нахмурился Вяземцев. А ля гэр ком а ля гэр! [38] Перед нами не беззащитный ребенок, а представитель воюющей стороны.
— Чего уж там, Степура, рассказывайте. — опять подал голос поручик, похоже, здесь, у костра, старший по званию. — Так что ж это была за история?
Степура вытащил из кармана кисет, трубку, не спеша набил её табаком и с удовольствием затянулся. Слушатели его не торопили.
— Той зимой на полигоне проводились учебные занятия. Метали гранаты. Боевые. Мороз стоял приличный. Рядовой Поплавский как на грех
38
А ля гэр ком а ля гэр — на войне как на войне (франц.).
— И что? — поторопил кто-то.
— Что… В клочья разнесло. Сзади майор стоял, из штабных, так того осколком ранило.
— А знаете, Степура, я ведь эту историю тоже слышал, — удивленно покачал головой поручик. — Думал, штабные, как всегда, привирают. У майора якобы за подкладкой кителя, осколком попорченного, нашли шифрованные секретные документы. Немецким агентом майор вроде оказался. Дело потому известным и стало, замять не удалось. Генштаб подключился… Думаете, наш красный — сын того рядового?
— Утверждать, конечно, не могу. Лицом очень похож, а телом — куда как здоровее. Да и документы мы его не видели. Того Поплавского, помню, Георгием звали. Солдаты ещё смеялись: хилый Победоносец!
— Поплавский, — крикнул поручик, — отчество твое как?
— Георгиевич, — сглотнул комок Ян.
— Обыщите-ка его, ребята!
Вяземцев с Быстровым бесцеремонно обшарили Яна, у которого, кроме метрики, никаких документов не было.
— Точно, Георгиевич, — подтвердил юнкер Быстров. — Не иначе, сынок в отца пошел — у него с собой ружье без патронов было!
— Кажется, господа, я знаю, что за представление мы сегодня устроим, — расхохотался Вяземцев, подходя к Яну.
Тот, вконец испуганный, приготовился к страшному концу, как вдруг все его естество запротестовало против такой вот жертвенной покорности. Ну и что с того, что он рос без отца?! Да, его отец оказался вовсе не героем, но это был его отец! Его, как и сына, заставили воевать, а теперь за это же собираются убить, будто бессловесную скотину!
Подпоручик встретил взгляд своей жертвы со смешком: краснопузый, видать, со страху в штаны наложил! Глаза, как у безумного, а взгляд… взгляд…
— На колени! — шепотом приказал ему Ян. — Проси прощения, ничтожный!
Голова у Вяземцева закружилась, образ Яна странным показался: вокруг него вдруг возник светящийся силуэт, а глаза лучились, и — подпоручик не мог отвести от них взор.
— Господи, прости неразумного раба твоего! Не разглядел, не понял, ослепление нашло! — И, обняв Яна за ноги, упал ничком. Деникинцы решили, что подпоручик "валяет Ваньку" и дружно заржали.
— Вот Вяземцев дает! — восхищенно присвистнул Быстров, не вполне понимая, что задумал его товарищ.
Прошла минута. Вяземцев не поднимался.
— Поднимите его, — почувствовав неладное, приказал поручик.
Кинулись
А тем временем ум Яна метался в поисках выхода. Оказалось, он все же не потерял способности к тому, что Иван называл гипнозом. Но так можно справиться с одним, а их — вон сколько! Что делать?!
Для начала — успокоиться, говорил он сам себе. Пока они с офицером суетятся, надо подумать. Мама говорила — неужели это не выдумка? — что прабабушка — княгиня Елизавета была ведьмой. Прости, бабушка, люди так считали… Значит, в нем проявился бабушкин талант?
"Бабушка, — взмолился он, — помоги! Не дай сгинуть правнуку понапрасну. Научи, как от беды избавиться. Не к кому мне на этом свете обратиться, а меня ведь сейчас убивать будут!"
Так стоял Ян перед деникинцами и, подняв глаза к небу, шептал что-то. Люди думали, молится. Настала вдруг на поляне тишина, и была в ней какая-то жуть; что-то сверхъестественное, как ощутил каждый из присутствующих.
Более или менее верно оценил происходящее лишь один человек прапорщик Степура, сумевший почти за два десятилетия беспорочной службы пробиться из рядовых в младшие офицеры.
Его теперешние сослуживцы прошли через военные училища или кадетские корпуса и считали, что Степура своим крестьянским происхождением и ускоренной офицерской школой бросает тень на звание офицера, пусть даже и младшего.
Саму офицерскую школу Степура сумел закончить только со второго раза, потому что и там ему чинили всяческие препоны. Он не отличался остротой ума, но был настырен, усидчив и очень наблюдателен.
Прапорщик ни сном ни духом не слышал ни о каком гипнозе, но он заметил тяжелый, неподвижный взгляд красноармейца, под которым поник его главный притеснитель, и позлорадствовал тому, что и белая кость может валяться в ногах у черной… Он с сожалением чувствовал, что охладевает к военной службе, и погоны прапорщика — предмет его многолетних вожделений — уже не радуют сердце. Гражданскую войну он считал неправильной, ведь ему приходилось стрелять в тех, кто всего год назад сидел с ним в одном окопе и ел из одного котла.
Ему было неинтересно, какими чарами пленный кинул себе в ноги Вяземцева, но про себя решил: если парню удастся выкрутиться, он не станет чинить ему препятствий.
А Яну пришла в голову мысль, которая по дерзости своей превосходила его самые смелые прежние помыслы. Что, если загипнотизировать всех и бежать? Весь отряд! Пройти как бы незамеченным через патрули и заставы прежним путем на восток, в поисках более спокойного места для жизни и работы. Эта война вконец его утомила.
"Как думаешь, бабушка, стоит попробовать? В крайнем случае, опять поймают", — он обращался к прабабке так, как будто она действительно могла его услышать, и жадно вглядывался в ночное небо в надежде увидеть хоть какой-нибудь знак.
Огромный метеор, сгорая в атмосфере земли, огненной дугой прочертил небосвод.
"Спасибо, бабушка, понял! Я попробую".
Очевидцы потом рассказывали разное. Одни говорили, что пленный вдруг оторвался от земли, повис в воздухе, встрепенулся и медленно полетел над поляной, все выше и выше, пока не превратился в светящуюся точку.
Другие утверждали, что видели ангела в белом хитоне с большими крыльями. Он не летел, но шел, почти не касаясь земли, и фигура его излучала сияние, отчего многие добровольцы впали в молитвенный экстаз.