Дар
Шрифт:
Она нажала кнопку связи с кабиной летчика.
– Капитан… а не могли бы мы изменить план полета и приземлиться в Лиссабоне?
– Самолет принадлежит вам, мисс Деннисон, – хмыкнув, ответил летчик.
– Благодарю вас. – Она взяла в руки радиотелефон. – Международная телефонная связь? Мне хотелось бы позвонить в Португалию.
– Назовите пожалуйста, нужный номер.
– Одну минуту…
Она принялась лихорадочно листать записную книжку, нашла нужный номер и назвала его.
Вдоль по международным линиям раздалось множество гудков. И затем они перешли
Она перевела дыхание, затем еще раз вызвала кабину пилота.
– Капитан… не могли бы мы приземлиться?
– Сейчас?
– Да. Немедленно… где угодно – только бы приземлиться.
– Где угодно?
– Вот именно.
– Ну, что ж… мы находимся в воздушном пространстве Великобритании. Если вам так угодно, я могу попросить разрешения на посадку в аэропорту Хитроу.
– Вот так и сделайте.
– Самолет принадлежит вам, мисс Деннисон.
На этот раз летчик не хмыкнул.
Сады возле дворца Квелуз – маленький Версаль в Миндальной долине – были залиты ослепительным светом. На террасе толпилось великое множество гостей в изысканных вечерних нарядах: дамы – в длинных платьях из шелка и шифона, мужчины в смокингах. Все вились вокруг устроителя торжества – президента страны Соарита. И вдруг, перекрывая общий шум, зазвучали фанфары. Все взгляды устремились на присыпанную песком арену с обтянутыми шелком перилами, на которую вела лестница, украшенная изваяниями львов.
Фанфары смолкли – и тут же заиграл симфонический оркестр. Исполнялся полонез Шопена.
Пауло и Мигель Кардига выехали на арену бок о бок. На их лошадях не было упряжи. Во рту у каждой была лишь алая шелковая лента, концы которой находились в руках у наездника. С галереи донеслись возгласы изумления и восторга.
Краешком глаза Мигель увидел, как распрямились сутулые до того плечи отца, когда они выехали на середину арены. Присутствие зрителей и звучание оркестра всегда вдохновляли старика. Музыка на мгновение смолкла, и оба коня в унисон, опустившись на передние колени, поприветствовали публику; отец и сын сняли украшенные плюмажами шляпы и отсалютовали президенту страны.
Толпа разразилась бурными аплодисментами: впервые великий Пауло Кардига выступал вместе с сыном. Но среди одобрительных и восторженных восклицаний кое-где раздавался и шепот: «Он ведь одноногий». Трагический инцидент во время корриды был общеизвестен.
Вновь заиграла музыка. Группа распалась надвое, причем кони заскользили, чтобы не сказать поплыли по диагонали в две противоположные стороны. Это было воистину ни с чем не сравнимое па-де-де: каждый из наездников зеркально повторял движения другого, причем делал это с изысканной безупречностью.
Мигель увидел по выражению лица Пауло, что тот им доволен.
И вот на арену выехали еще десять всадников. Пятеро выстроились в одну линию за спиной у отца, пятеро – за спиной у сына. Это были
Вновь и вновь с галереи доносились восторженные аплодисменты. Но вот воспитанники, один за другим, покинули арену. И тогда Пауло и Мигель спешились, позволив лошадям повести себя на арене непринужденно. Устав от выступления, Ультимато опустился наземь, перекатился на спину и принялся брыкать ногами. Из громкоговорителей послышался голос Пауло: «Вот что нужно. И человеку и животному – свобода! свобода!»
Президент страны поднялся со своего места и зааплодировал; охваченные единым порывом, к нему присоединились все остальные зрители. И лишь одна гостья президентского торжества оставалась молчаливой и безучастной. Исабель Велосо, однако же, не сводила взгляда с двух прекрасных коней, уносящихся с арены в заботливые руки отца и сына Кардига.
Последующая трапеза, устроенная в богато раззолоченном Зеркальном зале, удалась на славу. Все пребывали в праздничном настроении, шампанское буквально текло рекой. Мигель делал все возможное, чтобы не замечать пронзительного взгляда Исабель, пока они с отцом со всей учтивостью внимали президентской похвале.
Улучив удобную минуту, Пауло повел сына в сад и тяжело опустился на край фонтана.
– Посиди и ты, Мигель, ты ведь устал.
– Но я совсем не устал!..
И тут он поймал тревожный блеск в отцовских глазах.
– Уж не хочешь ли ты, чтобы я признался, что испытываю усталость? Меня зовут Пауло Кардига, и я не знаю, что такое усталость.
Мигель был озадачен. Он и впрямь никогда еще не видел отца настолько измученным – как правило, Пауло после выступления бывал воодушевлен, особенно, когда оно заканчивалось, как сегодня, полным успехом у самой взыскательной публики.
– Мигель, я горжусь тобой… ты держался сегодня просто замечательно!
– А я был не слишком жесток по отношению к животному?
Даже сейчас Мигель не смог удержаться от сарказма. Пауло улыбнулся.
– Ты не был жесток с животными начиная с того самого дня, когда я научил тебя этому. Или ты не помнишь?
– Разве можно забыть об этом? – кротко возразил Мигель, наклонившись над фонтаном и пытаясь подманить поближе парочку скользящих по воде лебедей.
Пауло положил руку на плечо сыну и поднялся с места.
– А сейчас я отправлюсь домой, но ты, пожалуйста, оставайся. Надо же кому-то представительствовать за нас обоих.
Было заметно, как трудно он дышал.
– С тобой все в порядке?
Мигель пытался заглянуть отцу в глаза.
– Да-да, – ответил Пауло. – А утром расскажешь мне о том, как закончилось празднество.
Мигель долго смотрел отцу вслед: тот шел медленно, впервые Мигель увидел в нем всего лишь уставшего старика.
И вдруг лебеди тревожно заверещали: из-за кустарника рядом с фонтаном появилась женщина, закутавшаяся в длинную золотистую шаль.