Дарданелльское сражение
Шрифт:
25 октября Портсмут узнал о происшедшем сражении. Известие о Трафальгарской победе было омрачено смертью Нельсона.
Посетив командира порта адмирала Монтегю, Сеня-вин узнал от него последние известия о столкновении английского и французского флотов. Именно тогда он впервые услышал о Трафальгаре. Монтегю в общих чертах обрисовал происшедшее:
– Франко-испанский флот истреблен полностью. Трофеев без счета. Но и наша потеря велика – пал лорд Нельсон.
– Что ж, – перекрестился Сенявин. –
– Я благодарен вам, адмирал! – пожал руку Сенявина Монтегю. – Отныне вы всегда найдете в моем лице искреннего друга. Политики политиками, но мы моряки – особая каста чести и долга!
Увы, время и обстоятельства порой очень сильно меняют людей, даже говорящих столь возвышенные фразы. Придет срок, и Сенявин сумеет в этом убедиться, но это будет еще не скоро.
Весь день 25 октября в городе продолжалась беспрерывная пальба как с крепости, так и со стоящих на рейде кораблей. А ночью Портсмут горел тысячами газовых фонарей. Дома мгновенно украсились прозрачными картинами. Вот Нельсон в тот момент, когда пуля пробила его грудь. Показывая рукой на врага, он красиво падает на руки подбежавших офицеров. Вот аллегория Британии, принимающей с горестным лицом лавровый венец победы. Гарнизон стоял в ружье. Музыканты беспрерывно играли «Британия, правь волнами». Никто не спал. Англичане, утратив свою обычную холодность, от души гуляли и танцевали на улицах, лишь иногда смахивали слезу с лица, говоря при этом:
– Живи в вечности, Нельсон! Направлявшегося в гости к своей новой знакомой мичмана Броневского едва не сбила с ног торговка газетами. Она размахивала листками и громко кричала:
– Славная победа русских над французами при Кремсе! Кто не читал, прочтите! Всего пять пенсов!
– Я покупаю! – объявил Броневский и полез в карман за кошельком.
Торговка смерила офицера оценивающим взглядом и, уперев руки в бока, провозгласила: – Для вас мой листок будет стоить гинею!
– За что ж так дорого? – изумился мичман, финансовые дела которого уже оставляли желать лучшего.
– Русский офицер мог бы заплатить за победу, делающую ему столько чести, и поболее! – провозгласила торговка.
– Если я буду платить по гинее за каждую нашу победу, то надо быть миллионщиком, чтобы покупать газеты! – в сердцах огрызнулся Броневский. К его удивлению газетчица внезапно расхохоталась:
– Прекрасный ответ! Его немедленно напечатают в газете, и он принесет мне как минимум две гинеи! Возьмите пару листков за четыре пенса!
Возвращаясь следующим утром от белокурой Бетси, Броневский купил новую газету, озаглавленную его собственной фразой. Решил, что надобно будет маменьке в деревню отослать, пусть погордится, что о сыне ее уже и в английских листках пишут!
Когда поутру мичман прощался с Бетси, та неожиданно заявила, что, коль Владимир уплывает, ее сердце отныне опять свободно в ожидании героев Трафальгара. Все же странная эта штука – эмансипе!
Вице-адмирал Сенявин газетами тоже интересовался, а потому ежедневно просил своего флаг-офицера
Одну статью Сенявин отложил к себе в стол. Время покажет, был ли прав Соути. Что же касается лично его, Дмитрия Сенявина, то сдается, что война на море только начинается по-настоящему, ибо насчет полного истребления французского флота Соути явно поторопился.
Наткнулся Сенявин и на заголовок портсмутского листка со словами одного из своих мичманов.
– Экий оратор! – подумал. – Хорошо, когда имеются молодые и думающие офицеры.
Флаг-капитану Митькову велел вызнать, кто таков сей мичман. Тому долго искать не пришлось.
– Мичман Броневский со «Святого Петра»! – доложился вскоре.
– Смышленый! – кивнул головой Сенявин. – Будем иметь на примете!
А пока по улицам Портсмута уже с раннего утра бегали торговки, наперебой выкрикивая названия своих газет и продавая налево и направо последние новости.
Для русских моряков пока все складывалось не так уж плохо. Англичане по собственному почину прислали своих портовых мастеров на наши наиболее потрепанные «Селафиил» и «Уриил», и совместными усилиями быстро привели их в божеский вид. На всей эскадре за-менили такелаж, установили и освоили новые орудийные замки. Английские офицеры приглашали гостей в Лондон. Там уже вовсю шли наскоро сочиненные и посвященные Трафальгару пьесы: «Победа и смерть лорда Нельсона» в Друри-Лейн и «Слава Нельсона» в Ковент-Гарден. Наши вежливо отказывались, просто не было времени. Зато в портсмутских трактирах Трафальгар праздновали сообща. В дешевых гуляли матросы.
– Ты знаешь, рашен, – откровенничали англичане, глядя мутными глазами, – как мы обзываем французских собак?
– Ну и как вы их обзываете? – поднимали головы от стола матросы Балтийского флота. – Мы их зовем лягушатниками!
– Это отчего же лягушками клйчите? – не понимая, мотали головами. – А оттого, что жрут они этих лягушек и не давятся!
– Вот гадость-то! – плевались матросы.- Ну а они вас как прозывают? – Лимонниками!
– Тоже гадость! – удивлялись, трезвея. – Неужели тоже сию кислятину жрете?
Последнее прозвище пошло с 1795 года, когда, во избежание цинги, в английском флоте перед обедом было велено вместе с ромом, который матросы весьма уважали, непременно выпивать кружку лимонного сока, от которого тех же матросов всегда воротило. Помимо этого, остроумные французы еще более обидным прозвищем «омары» обзывали и английских солдат за красный цвет их мундиров. Впрочем, и английские и французские матросы сообща посмеивались над бедолагами рыбаками, коих дружно наименовали обидным прозвищем – «пикши». Что касается русских матросов, то они звали своих английских союзников душевно и ласково – «асеи», от английского выражения «I say» (я слушаю), которым английские собеседники предваряли каждую питейную беседу.