Дарданелльское сражение
Шрифт:
Спустя еще несколько дней черногорцы с русскими солдатами обошли Старую Рагузу и предали огню всю местность вокруг нее. Французская армия снова оказалась запертой за стенами Старой Рагузы, почти без всякого сношения с внешним миром. С моря ее, как и в первый раз, блокировали российские корабли.
Побывавший на берегу с письмом к командующему от командира фрегата, Броневский оставил описание увиденного им поля недавнего сражения: «Зрелище ужасное! Тела убиенных разбросаны были в различных положениях. Иной лежал ниц, другой бледным лицом обращен был к солнцу. Тут враг лежал на враге. Черногорец и француз лежали тихо, как друзья. Жены, отыскивая тела супругов, с воплями, с распущенными
Войска остановились в одном переходе от крепости, переводя дух после жестоких боев. С гор спускались женщины, неся храбрецам виноград, молодое вино, сыр, мясо, хлеб. Сидя за жаркими кострами вместе с усатыми юнаками Черной Горы, вчерашние вологодские, костромские и ярославские крестьяне праздновали еще одну совместную победу. Различий меж ними не было, ибо речь их была одна и та же – славянская.
В те дни более трех тысяч черногорцев и бокезцев записались добровольцами в русскую армию, и теперь унтер-офицеры наскоро обучали их простейшим перестроениям и залповой стрельбе. Свободолюбивым горцам принять такое решение было нелегко, но что не сделаешь во имя общей победы! Помимо этого, весьма многочисленные отряды славян ушли в горы, чтобы перекрыть построенный Мармоном «наполеоновский путь» – единственную артерию, связывающую французов с метрополией. Истребляя солдат и захватывая обозы, черногорцы добычу свозили к Савину монастырю, где все сообща и делили. По призыву православного епископа Арсения пришли герцеговинские славяне. Их встречали радостными кликами:
– Да здраво славянско единство! Да здравы Русь да Черная Гора, Поморье да Герцеговина!
В то время, когда к небесам вздымались жаркие славянские костры, в неприятельском стане царило полное уныние. Нищая и голодная Рагуза уже не могла содержать многочисленное французское воинство, а потому Мармон решился на крайнее средство. По его приказу солдаты вытрясли из обывателей все золото, вплоть до обручальных колец, затем пришла очередь церквей, с которых ободрали золотые и серебряные оклады. Добытое богатство Мармон употребил для подкупа турецких наместников, чтобы те открыли дорогу французским обозам через свои земли.
Но Сенявин переиграл своего соперника и здесь. Получив известие о готовящемся подкупе, вице-адмирал сделал все, чтобы о сожженных французами турецких селениях стало известно в Константинополе. А потому из столицы Высокой Порты последовал окрик раздраженного со.жжением деревень Селима Третьего своим наместникам: «Пока никуда не вмешиваться!» Эмиссары Мар-мона вынуждены были вернуться ни с чем, вывалив перед генералом мешки с неиспользованным золотом.
– Очень плохо! – раздраженно буркнул генерал и выгнал своих неудачливых дипломатов прочь.
После этого он некоторое время безмолвно взирал на груды золота, а затем начал наполнять им походные саквояжи.
– Если не удалось помочь всем, пусть будет польза хотя бы для одного! – сказал Мармон самому себе и впервые за много дней улыбнулся.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Осень 1806 года в Европе была холодной и тревожной. Трясясь
– Мы желаем дружбы с Вашим Величеством! – лепетали посланцы с берегов голубого Дуная. – Не верю! – смеялся им в лицо Наполеон. – Но почему?
– Где соблюдение условий Пресбургского мира? Где Бокко-ди-Катторо? – Но там же русские!
– Это не мое дело. Если вы ищете дружбы со мною, готовьте подарок – поворачивался к просителям спиной французский император.
Тогда австрийский министр Стадион зазвал к себе французского посла Ларошфуко. Заискивающе заглядывая французу в глаза, он объявил:
– Мы готовы вместе с вами забрать Катторо у русских силой!
Ларошфуко даже передернуло от такой низости: еще вчера лобызаться с русскими, а сегодня готовить против них нож. Но чего еще можно ожидать от презираемых австрийцев? Впрочем, в высокой политике не до высоких принципов.
– Моему императору ваша постановка вопроса понравится! – потер руки Ларошфуко.
– Мне кажется, что ваш двор начинает наконец-то понимать, кто сегодня хозяин Европы!
Тогда же в считаные минуты было оговорено, что обе стороны выставят против Сенявина одинаковое количество войск. Но французы радовались рано. О тайном соглашении уже на следующий день прознал через своих агентов опытный и хитрый российский посол граф Андрей Разумовский, а прознав, немедленно известил и Петербург, и Сенявина об австрийском коварстве.
Свою карьеру Разумовский начинал в молодые годы на флоте, после окончания Морского корпуса служил на Балтике, где даже командовал фрегатом. На дипломатическую же стезю его направила императрица Екатерина после громкого скандала с первой женой наследника Павла, с которой Разумовский состоял в более чем приятельских отношениях. Однако любви к флоту граф Андрей не потерял и всегда морякам старался помочь чем только мог. Вот и сейчас, отправляя курьера к Сеняви-ну, он наставлял его на словах:
– Передайте адмиралу, что австрийцы вряд ли решатся на драку с нами по своей природной трусости. Однако, стесненные политической ситуацией, мы тоже пока не можем решиться на открытый демарш. Армия дерется в Польше с французами и ссорится сейчас с Веной, значит, получит удар в спину. Надо терпеть!
Сенявин новому известию нисколько не удивился. От венцев он никогда не ожидал ничего, кроме пакостей.
– Продажная держава и продажные людишки! – покачал головой, дочитав бумаги Разумовского. – Хлебнем мы еще с ними лиха не один раз!
Увы, слова вице-адмирала оказались провидческими. Вена еще не раз отплатит России за помощь и выручку в трудные минуты самой черной неблагодарностью. Спасенная в 1848 году русскими полками от революционного взрыва, она, уже спустя несколько лет, предаст своих спасителей в Крымской войне… Неудивительно, что когда к Сенявину в очередной раз заявились граф Беллегард и граф Лепин с протестом против русской оккупации Бокко-ди-Катторо, Сенявин их попросту выставил прочь без лишних слов.
– Говорить мне с вами более не о чем, а видеть вас я вообще не желаю!