Даргер и Довесок
Шрифт:
Хотя ему Кирилл тоже ничего не должен. Он заявил это Даргеру в лицо. В его проклятую рожу!
И все же…
Чувствуя себя полным идиотом, Кирилл развернулся прочь от ведущей на поверхность длинной лестницы и бросился обратно — к потерянной библиотеке.
Оранжевый свет настольной лампы освещал хрюкающего и дебильно хихикающего Даргера. У него на коленях лежал развернутый свиток, а голова тряслась от веселья по поводу написанного на пергаменте. Порой он останавливался, чтобы утереть выступившие от смеха слезы.
— Ты
— Я не читаю по-гречески, — буркнул Кирилл. — Черт, я и по-русски-то едва читаю.
Он выхватил свиток из рук Даргера и грубо бросил на стол, накрыв им лампу и изрядно приглушив освещение.
— Надо выбираться отсюда. Надвигается по-настоящему пакостная дрянь.
Даргер скорчил рассудительно мудрую мину и старательно произнес:
— Финикийский виноторговец, вольноотпущенник и аристократ отправились в бордель. Когда они туда вошли, то обнаружили, что девочки уже разобраны, за исключением одного древнего уродливого евнуха. Финикиец сказал…
— Нет времени на анекдоты! Надо поскорей убираться отсюда! Я не прикалываюсь.
— Хорошо-хорошо, — продолжая хихикать, Даргер зашарил по столу. — Дай только прихвачу что-нибудь на дорожку.
— Вот! — Кирилл схватил ближайшую книгу и, распахнув пиджак Даргера, сунул ее во внутренний карман. — А теперь шевели ногами!
Хортенко едва не лопался от ярости. За все годы его служения Московии у него из-под ареста никогда не сбегал ни один узник. А сегодня в течение часа он потерял двоих. Что еще хуже, они знали вещи, о которых никому за пределами его собственной службы знать не полагалось. И хотя он разослал своих свободных агентов на поиски, оба беглеца ухитрились полностью исчезнуть с лица земли. Женщина такой ошеломительной красоты, от которой мужчины прирастали к месту… и пес, ходящий по-человечески, не должны быть способны на такое!
Трое подчиненных молча вытянулись перед Хортенко в струнку. Они сохраняли бесстрастность, но остро осознавали грозящую им опасность. Все они были «тертыми калачами» и понимали, что стоит любому из них выдать малейший признак страха — и шеф убьет слабака на месте.
Эта приятная мысль помогла Хортенко успокоиться и сосредоточиться. Он сделал глубокий вдох, укрепляя равновесие. Эмоция есть враг эффективного действия. Нужно восстановить свое обычное ледяное самообладание.
Однако что-то свербело на задворках сознания.
— Макс, Игорек, — произнес он, — что я забыл?
— Вы забыли большую часть математики, которую учили в школе, — ответил Максим, — законы смешанного и идеального газа, названия восемнадцати ярчайших звезд в порядке убывания видимой величины, а также имена малых пророков в Ветхом Завете и большинства крупных тоже… Кроме того, в вашей памяти нет ни намека на лермонтовский «Парус» и ахматовский «Реквием».
— Также в списке, — добавил Игорь, — двадцать два основных
— И… — продолжал Макс.
— Я подразумевал вовсе не то, что обычно забывают все, — резковато произнес Хортенко. — Нечто важное, что я должен был сделать или посмотреть.
Разумеется, такая фраза была чересчур размытой и расплывчатой для установки параметров работы карликов-савантов, поэтому они ничего не сказали.
Вильперевич — самый лихой и самый доверенный из его подчиненных — выбрал неподходящий момент, чтобы прочистить горло.
— Мы не получили обычного доклада от Пепсиколовой.
По скованности речи Хортенко определил, что агент явно взвинчен. Вот и хорошо. И, несмотря на тревогу, он осмелился заговорить. Еще лучше. Вместе два факта позволят ему уцелеть и пожить еще какое-то время, зато его соратники погибнут.
— Ее надо поймать?
— Пока нет. Я ожидал подобного поведения Пепсиколовой, — ответил Хортенко и продолжил, размышляя вслух: — Я велел возвести трибуны и помост для выступлений перед Троицкой башней и входом в Кремль. Я прочесал все участки Москвы и своих людей. Агентов, питающих особую слабость к радостям плоти, я перевел в другие отделы. Остальные находятся в состоянии полной боевой готовности. Я отправил лучшего убийцу разобраться с Лукойл-Газпромом. Я послал свои сожаления, которые, несомненно, были приняты с огромным облегчением, тем, у кого хватило политических амбиций пригласить меня на свои наркотические вечеринки. Я составил пару интересных списков. В первом — те, кого нужно уничтожить немедленно, сразу же после захвата власти над правительством. Во второй я включил тех, кого следует убить шесть, двенадцать и восемнадцать месяцев спустя, когда их полезность будет исчерпана. Я проконсультировался с князем Московии касательно…
Хортенко осекся.
— Черт, — выругался Хортенко. Он никогда не употреблял бранных слов, и этого хватило, чтоб ужаснуть тех, кто хорошо его знал. — Я забыл приказать вывести артиллерийские части из города. — Яростно соображая, он добавил: — Но, возможно, мы сумеем придумать что-то другое. Мы могли бы…
Внезапно в комнату ворвался сервиль-гонец. Он молниеносно вручил Вильперевичу лист бумаги. Тот взглянул на послание и побелел.
— Хозяин, — сказал он. — Мокрец мертв.
— А барон Лукойл-Газпром?
Недрогнувшим голосом агент ответил:
— Жив.
Коридор вел в более широкое пространство, поддерживаемый через равные промежутки железными колоннами, на которых рос светящийся мох. На этом призрачном фоне мельтешило какое-то движение. Кирилл ступил туда опасливо, таща за собой идиотски улыбающегося Даргера. Обычно Кирилл избегал шоссе как чересчур открытого места и имеющего мало готовых выходов. Но сегодня медлить было нельзя, поэтому Кирилл пошел самым прямым путем.