Дарители: Дар огня. Короли будущего. Игра мудрецов. Земля забытых. Сердце бури
Шрифт:
Огонь досадливо шипел: «Я был почти у цели, зачем ты очнулся именно сейчас?» Ребенок, приоткрыв рот от любопытства, смотрел на руку Генри, застывшую, как лапа совы, готовая схватить добычу. А потом вдруг рассмеялся, встал на четвереньки и точно так же протянул правую руку в сторону Генри. Теперь их пальцы почти соприкасались. Ребенок замер, вопросительно глядя на него, будто ждал, когда ему объяснят правила игры более подробно. Генри моргнул и резко отдернул руку. Ребенок сделал то же самое и опять засмеялся, и Генри тяжело опустился на землю,
Генри чувствовал себя так, будто упал с утеса, переломал себе все кости, и теперь обломки этих костей пытаются прорвать кожу. Его трясло, он все пытался вдохнуть, но ничего не получалось, и он вдруг понял, что заплакал бы, если бы в теле осталось хоть немного воды. Ребенок, кажется, тоже так подумал. Он долго смотрел на него, уже без улыбки, а потом засунул руку в карман так глубоко, словно у него там был безразмерный мешок, в котором могло оказаться что угодно. Генри напрягся – вдруг у ребенка есть оружие, – но мальчик достал сложенный вчетверо платок в красную клетку и протянул ему. Генри бездумно взял, но, как только коснулся, по платку проползла огненная кромка, и секунду спустя он осыпался пеплом.
Генри был уверен, что ребенок сейчас закричит, но тот задумчиво поглядел на кучку пепла, порылся в другом кармане и достал второй платок – на этот раз в зеленую клетку.
Генри вытащил перчатки, надел, поморщившись от боли, – огонь будто пытался изнутри прогрызть ему ребра, – и взял платок. Ребенок, кажется, был даже разочарован тем, что его имущество не сгорело второй раз. Генри собирался уже вернуть платок. Он и сам не понимал, зачем взял его, но мальчик только помотал головой, глядя на платок так, что сразу становилось ясно: это далеко не самый любимый его предмет.
– Город? – тихо спросил Генри, указывая пальцем на огни далеко под холмом.
Мальчик кивнул.
Тут женщина пошевелилась, во сне зашарила рукой по земле, и Генри поднялся, отступая в лес. Ребенок помахал ему рукой, как будто ничего странного не произошло, вернулся к матери, забрался под ее руку и, кажется, немедленно уснул.
Генри, шатаясь, побрел в лес. Перчатки невыносимо давили на ладони, огонь визжал: «Сними!», и, чтобы отвлечься, Генри снова попытался вспомнить карту. И не смог. «Я ее забрал, – утомленно сказал огонь. – Накорми меня, тогда, может быть, верну». Генри зажмурился, пытаясь заставить себя сосредоточиться, – ничего. Память больше ему не подчинялась.
С неба упала холодная капля, коснулась его лба, и он вскрикнул, отдергиваясь. Вода – это мерзкий, холодный ужас. Генри заметался, пытаясь найти укрытие. Капли падали все чаще, огонь кричал: «Прячься, спасайся!» – и он забрался под вывороченные корни дерева, там было что-то похожее на заброшенную медвежью берлогу. Генри сжался, раскачиваясь из стороны в сторону. Ему казалось, что там, где его коснулась вода, до сих пор горит кожа.
А потом ему пришла мысль такой ясности, что он вскинул голову.
Если бы огонь
Он боится воды и клетки.
Генри не чувствовал ни рук, ни ног, судороги прокатывались по всему телу, моргать было трудно, дышать трудно, огонь вопил: «Ты – просто жалкая оболочка, не смей, я убью тебя, если сделаешь это!»
– Не убьешь, – выдавил Генри, едва шевеля онемевшими губами. – Ты – это я.
Он поднялся на ноги, как избитый старик с переломанными костями, и выбрался из берлоги.
Вода обрушилась сразу отовсюду, и это было невыносимо, но он все равно запрокинул лицо, ловя ртом воду и давясь ею – глотать он по-прежнему не мог.
Даже сейчас, в темноте и под проливным дождем, он не потерял умения находить дорогу в лесу. Постепенно он понял, что идет правильно, – земля клонилась вниз, он спускался с холма, тяжело переставляя ноги. Огонь тянул его назад, но все слабее с каждым шагом; он будто ушел в глубину, прячась от воды.
Спустившись с холма, Генри замер. Шкатулка. Он идиот – оставил ее на той поляне. Генри безнадежно сунул руку в карман, и пальцы привычно натолкнулись на прохладное дерево. Что-то ведь заставило его в беспамятстве подобрать ее. Это точно был не огонь, огню эта вещь ненавистна, а значит, его ведет и что-то еще, кроме огня.
К середине ночи Генри вошел в город – темный, будто съежившийся под дождем, – и постарался не думать о том, что за этими закрытыми ставнями спят люди, полные сил, которые так легко, так приятно забрать.
Он нашел то, что искал, на третьей от окраины улице: лист бумаги, прилепленный к стене дома. Его собственное лицо было едва различимо, уголь размазался от воды. Генри с трудом прочел: «…идели, обраща… площа». Это было все, что он хотел знать: «Если кто-то видел этого человека, обращайтесь к посланникам на главной площади».
Генри выбрал окно, за которым горел свет, и нетвердо постучал. Пальцы немели, подрагивали, он с трудом мог их сжать. Из-за ставен выглянула старая женщина, и по ее разом помертвевшему взгляду Генри понял: узнала. Она видела его портреты, еще когда они были сухими и невредимыми.
– Как пройти на площадь? – хрипло, едва узнавая собственный голос, спросил Генри.
Ткнув пальцем куда-то влево, она торопливо захлопнула ставни, и Генри пошел туда, куда она велела. Постепенно дома становились выше, и, побродив по улицам, он наткнулся на большую площадь. Над входом одного из домов висел лист бумаги, такой огромный, что надпись на нем еще не размылась до конца: «Временный штаб посланников».
Руки больше не слушались. Генри постучал в дверь головой и привалился к стене, ожидая, когда ему откроют.