Дарители
Шрифт:
Наташа закрыла глаза, что-то невнятно бормоча, а потом вдруг заговорила странным тонким голосом, захлебываясь словами:
— Я не хотела этого… не хотела совсем, я ведь старалась… и все… так хорошо все шло… и вдруг как-то неожиданно… я даже не успела понять… это все он… они… если бы я тогда в себе не копалась… они бы не нашли дорогу… я даже не успела ничего сделать… и теперь ты не поверишь… никогда больше мне не поверишь… и зачем тебе… зачем… зачем… — она начала заикаться и всхлипывать. Вита тряхнула ее, и Наташа замолчала. Несколько секунд она ошалело оглядывалась, потом на ее губах появилась слабая улыбка. В листве лип шелестел ветер, чирикали воробьи перед скамейкой, тут же утробно урчали два толстых
— Все? — спросила Вита, внимательно глядя на нее. — Кончилось?
Наташа кивнула, слегка задыхаясь.
— Больно?
— Горит. Ты крепко бьешь.
— Извини, просто я…
— Нет, все правильно. Только теперь… все, что мы делали… все, что будем делать — все бесполезно… я думала, дело в том, что я… а это, оказывается, вовсе и не я… — Наташа слегка отодвинулась, — ничего уже не выйдет…
— Глупости, мы ведь только начали, и естественно, что…
— Нет, ты не понимаешь… не знаешь… он не позволит… меня уже и нет, а он… оно… не позволит…
— Наташ, успокойся, — Вита протянула руку, но Наташа резко отдернулась еще дальше, словно пугливый лесной зверь. — Давай сейчас пойдем домой и там уже во всем разберемся. Мы слишком много внимания привлекаем.
— Я правда старалась… не думай, что я просто затаилась, чтобы попасть на улицу!
— Я и не думаю! Просто у тебя был…
— Очередной приступ художественного безумия?! — Наташа криво и жалко улыбнулась. — Ты была неправа, Вита. У меня не приступ безумия. Я давно уже безумна. Во мне слишком много тьмы. Уже больше, чем меня самой. Скоро я растворюсь в ней. Скоро я не смогу вернуться. Как мне избавиться от этого, как?!
— Мы придумаем…
— Нет! — Наташины ладони прыгнули к вискам, потом поползли вниз, оттягивая кожу и превращая лицо в жутковатую маску. — Ничего нельзя придумать! Он сказал, что они — часть меня навсегда. Он сказал, что я дала им силу и скоро смогу дать и жизнь — ты понимаешь, что это значит?.. Он сказал, что ты им мешаешь, он хочет, чтобы ты исчезла!..
— Кто «он»? — терпеливо спросила Вита, думая, как ей успокоить подругу и поскорее увести ее домой.
— Неволин! — выдохнула Наташа, и ее ладони, соскользнув с пылающего лица, снова улеглись на обтянутые капроном колени. На ее левой щеке, вокруг крошечной царапины от одного из колец Виты наливался едва заметный кровоподтек. — Я знаю, что ты скажешь: что он давно умер, а то, что осталось от него, я тогда перенесла в картину. Но я ошиблась!.. Я тебе когда-то говорила об этом — помнишь? — когда-то… давно… но я просто так… предположила… я не знала… а теперь я знаю… я как губка, которой собирают грязную воду, и часть грязи остается… часть Дороги осталась во мне… навсегда!.. и она уже больше, чем я… потому что келет пожирают человеческие души без остатка… — она вскочила, глядя на Виту сверху вниз горящими глазами. — Ты, верно, думаешь, что у меня бред… пусть так… Неволин писал, что для жизни и для свободы им нужна замкнутость… они живут в нас и живут в картинах, но не могут жить сами по себе. Дорога ведь тоже была картиной — в реальности, живой, растущей, способной на действие, но все же картиной, по-своему ограниченной, замкнутой… и там их было много, очень много… а во мне лишь только остатки… и если меня разрушить, если их выплеснуть наружу, то они просто сдохнут, понимаешь?!..
Наташа вдруг резко повернулась, мазнув полами расстегнутого плаща по коленям Виты, оббежала скамейку, разогнав взбалмошно зачирикавших воробьев, с треском проломилась сквозь ряд жиденьких, аккуратно постриженных кустов и выскочила на тротуар. Она сделала это настолько неожиданно
— Стой! — крикнула она, вскочила и кинулась следом, но тут же вернулась, схватила обе оставшиеся на скамейке сумки и снова побежала, отчаянно ругаясь про себя. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, куда и зачем помчалась Наташа.
Ветки кустов, только-только начавшие кое-как смыкаться после такого бесцеремонного вторжения, протестующе затрещали, когда Вита с разбегу влетела в них, и одна, словно в отместку, прочертила на ее руке длинную царапину, и, уже выскакивая с другой стороны, Вита зашипела от боли, но на руку не посмотрела. Сумки суматошно колотили ее по бедру.
Она бежала очень быстро, но все равно не успела.
Наташа не останавливаясь, пролетела через полосу тротуара, перемахнула через низенькую декоративную оградку, выпрыгнула на дорогу и побежала вдоль бордюра, глядя на движущиеся навстречу машины. Хотя дорога была одной из центральных, движение на ней сейчас вовсе не было оживленным, и почти все машины ехали неторопливо — с такой скоростью в Наташином городе пробирались запутанными дворовыми дорогами, а не перемещались по основным трассам. Надежней всего был бы, конечно, грузовик, но грузовиков что-то не наблюдалось, и она выбрала легковушку, ехавшую быстрее остальных — выбрала с какой-то деловитостью, которая даже насмешила ее, в тот момент, когда она прыгнула в сторону. В те ничтожные доли секунды, когда Наташа видела несущееся на нее искаженное лицо водителя, ей почему-то вдруг вспомнились багрово-страшное мертвое лицо Лактионова и белая «омега», настигающая ее на Дороге, словно странный оживший мифический хищник. Как это было нелепо — столько раз спасаться на дороге, чтобы добровольно закончить жизнь именно на ней. А потом…
А как же Славка… они найдут картины… все останется безнаказанным… Вита… ма-ма… Костя… тетя Лина… мир… нет… я не хочу, не хочу…
… удар.
Вита, которая в этот момент подбежала к оградке, несмотря на ужас сумела в полной степени оценить мастерство водителя мятого вишневого «рекорда». Наташа бросилась точно ему под колеса, не оставляя времени для какого-нибудь маневра, но водитель, обладавший великолепной реакцией, все же как-то ухитрился упредить неожиданное препятствие еще в начале его движения, успеть вывернуть руль и нажать на тормоз, погасив часть скорости. «Рекорд» слегка развернулся и ударил Наташу не бампером, а крылом, и она, вскрикнув, отлетела вперед и к обочине и распростерлась на асфальте. Ехавшая за «рекордом» машина истошно и зло визгнув шинами и клаксоном, притормозила в нескольких сантиметрах от него.
Вита перепрыгнула через оградку и склонилась над Наташей, которая, приоткрыв рот, вяло ворочалась на асфальте, словно перевернутый сонный жук, и отчаянно кашляла. Ее плащ разметался в разные стороны, узкая юбка сбилась к талии, светлая дорожная пыль под затылком потемнела от крови.
— Лежи тихо! — сказала Вита. — Не дергайся, пока «скорая» не приедет! — она полезла было в сумку, но тут же чертыхнулась, вспомнив, что оба мобильника — и ее, и Наташин остались дома. — Вызовите кто-нибудь… — обратилась она к небольшой кучке людей, уже собравшихся вокруг.
— Уже звонят, — ободряюще ответил кто-то. К ним протолкался в усмерть перепуганный водитель «рекорда» — тощий мужчина в спортивном костюме и с ежиком светлых волос — и наклонился, ухватив себя за колени.
— Живая?!
— Да вроде бы.
— Мать вашу! — сказал водитель плачущим голосом. — Ну что ж опять за хрень такая!.. народ вообще по сторонам смотреть разучился… да ведь светофор в двух шагах! Нет, все скорей! бегом! Лень два шага пройти! И так машина в хлам… — слова слились в малоразборчивую жалобную воркотню.