Дарители
Шрифт:
— Не отвлекайся, а кто из нас жертва, мы обсудим позже. Тебя беспокоили…
— Да, — глаза Виты снова потускнели, — а потом у Наташки случился тот… припадок — я тебе рассказывала. Когда она погружается в работу, ее мышление, восприятие меняются — она существует в мире, который для нее состоит из цвета — физические измерения, чувства, мысли — все, и что она там видит — объяснить невозможно. А в этот раз она, оказавшись в нашей действительности, какое-то время продолжала воспринимать ее по-своему… она пыталась описать мне ее нашим языком, но получался лишь бессмысленный набор слов… прилагательных цвета. Вот если бы у нее в тот момент были краски, тогда бы ей было проще. Но, видишь ли, то, что она говорила, для нее бессмысленным не было.
— Язык, воспринимаемый подсознанием?
— Ну… наверное.
— Все равно. Во-первых, почему и каким образом он может оказывать такое воздействие? Во-вторых, куда все это потом девается — ведь эта твоя, — он хмыкнул, — метафора, получается, действует только на одного человека, а прочие читают себе на здоровье.
Вита кивнула с несчастным видом.
— Да, и это превращало в труху всю мою теорию. Могло быть, конечно, что он пишет индивидуальный текст — для каждого свой, но для этого, во-первых, нужно было досконально изучить каждого адресата, а во-вторых, ведь, по меньшей мере… ну пусть, двое — получили не свои письма — Измайлова — письмо Светки Матейко, а Людмила Ковальчук прочла письмо, адресованное ее сыну. И вот дальше-то… — она замолчала и неуверенно покосилась на Схимника.
— Дальше, я так понимаю, начинается то, что к науке отношения не имеет.
— Да. Понимаешь, с самого начала, когда я только прочла первое письмо, мне показалось, что я вижу что-то знакомое… ощущаю что-то, что уже доводилось ощутить раньше. Этот текст… содержание… что-то мне напоминало. Мне все время чудилось, что, даже несмотря на то, что я не в состоянии расшифровать его до конца, я смотрю не на что-то цельное. Я смотрю на остатки… обломки… что-то мертвое… словно что-то было и исчезло, оставив мне только оболочку, пустую клетку… не знаю… А потом я вдруг поняла, на что это похоже. Когда я впервые встретилась с Наташей, она показала мне одну из своих картин. Эта картина была живая, понимаешь?
Схимник кивнул, его лицо стало жестким и застывшим.
— Потом… я до сих пор точно не знаю, что произошло, но я ее разорвала. То, что я почувствовала в этот момент, описать невозможно, но когда я пришла в себя, у меня в руках были обрывки картины… мертвой, пустой… словно я держала труп. И эти письма — они такие же.
Схимник отклонился и оперся спиной о стену.
— Это невозможно.
— Но ведь картины возможны?
— Это… это совсем другое… Все эти чувства, смысл…всего лишь часть деятельности человеческого мозга…
— Тогда чего ты ждешь от Наташки? — с усмешкой спросила Вита. — Ты считаешь ее неким чудо-психиатром? Может и так, нам никогда не узнать что она делает на самом деле и что видит. Факт в том, что определенное качество исчезает у человека и появляется на картине! Оно не может исчезнуть вообще — закон сохранения…
— То картины… их видно… но ведь нельзя же увидеть смысл того, что написано…
— Ты просто не понимаешь сути, я объясню, — Вита потянулась и взяла листок со схемами. — В принципе, процесс одинаков, только… Наташка — понимаешь, она из людей нечто забирает. Он — дарит! Дарит себя!
— Что?
— Механизм образования метафоры — перенос из одной семантической сферы в другую: «предмет — человек», «физический мир — психический мир»…
— Перенос понятий…
— Да, мы воспринимаем реальность, и она становится частью нашего психического мира… грубо говоря. А он часть своего психического мира превращает в реальность… не понимаешь?
— Не понимаю, — раздраженно сказал Схимник, — это не совсем то слово!
— Проще говоря, он превращает метафоры в демонов… ну, пусть будет такое определение. Когда он пишет, он… как бы это сказать, скрещивает их с чем-то, чего в наших категориях мышления не существует… он вкладывает какую-то часть себя, вплетает ее в смысл,
— Знаешь, — сказал Схимник с сожалением, поднимаясь с кровати, — на своем веку я слышал много всякого…
— Он существует! — крикнула Вита нетерпеливо и с отчаяньем. — Это невозможно, но это так! Я не знаю, как его назвать — демон, келет… его невозможно назвать, понять, исчислить! Но Наташка его видела. Когда рисовала Лешко, она видела его. Он поглощает все, что есть в человеке — все, оставляя только боль. Я не знаю, что это за тварь, но насколько надо ненавидеть людей, чтобы превратить эту ненависть в какой-то заразный вирус, в болезнь, и сколько должно быть этой ненависти, что ее можно дарить без убытка! Да, я понимаю, насколько безумно это звучит… семантический демон — ха! Я ничего не могу доказать, это все сплошные домыслы… и у меня нет нужного образования, чтобы привести все это в более стройный и упорядоченный вид! Но я в это верю! Я чувствую, что права! Так или иначе, он создал свою систему, понять которую до конца можно только оказавшись внутри нее! Равно как и тебе, чтобы понять и поверить во все, что, как ты считаешь, я тут нагородила, нужно стать мной! — Вита потянулась к запечатанному конверту, адресованному ей самой, взяла его и начала им обмахиваться, как веером. — Вот теперь ты точно считаешь меня сумасшедшей, а?!
— Почему же, любая теория имеет право на существование, — Схимник потянулся. — Слова не плоть, из рифм одежд не ткать. Слова бессильны дать существованье, как нет в них также сил на то, чтоб убивать. [6]
Вита удивленно посмотрела на него, и он лениво улыбнулся.
— Все это объясняется гораздо проще и не так страшно.
— Ну конечно, яд! — Вита презрительно фыркнула. — Слушай, а ты кто по образованию?
Схимник пригладил волосы, поглядывая на конверт в ее руке слегка настороженно.
6
К. Случевский. «Ты не гонись за рифмой своенравной…» Более известны финальные строчки: «А Ярославна все-таки тоскует / В урочный час на каменной стене …».
— Ну, скажем так… и медик.
— У-у, тогда понятно, чего ты так упираешься — ты даже не гуманитарий! Совершенный реалист! Как же ты мог в Наташку поверить — настолько, что все бросить?!
— Откровенно говоря, я еще толком не знаю, кто она для меня. Я верю в результат, а не в процесс.
— Значит, — произнесла Вита с какой-то тоской, — все это было зря. Все было совершенно напрасно. Ты ничего не понял. Видит бог, я старалась. Не может быть, чтобы я ошиблась. Я понимаю, что он делает, я почти понимаю, как он это делает, пойму и кто он такой…
— В любом случае, теперь я точно знаю, что это не Сканер, — сказал Схимник. Он встал и теперь смотрел на Виту с сожалением, которое к его лицу совершенно не подходило. — Ты смышленая девчонка, и теория у тебя замечательная, но единственное, на что она годна, это на сюжет для романа. Я старше тебя и намного больше видел. Реальная действительность гораздо хуже всяких заумных и фантастических теорий, страшных сюжетов и так далее, потому что на деле она слишком проста, и смерть в ней — штука привычная и обыденная, как грязная кастрюля или сломанная скамейка — не лучше и не значительней.