Дары и анафемы
Шрифт:
Если человек есть всего лишь микрокосмос, всего лишь частица Вселенной — тогда и в самом деле нельзя ни «выделить себя», ни «приостановить течение». Но если человек надкосмичен, если в его глубине есть выход к надкосмическому Богу, то человек может сопротивляться любым детерминациям и, вопреки всему, — стоять в свободе и истине. Насколько эта христианская убеждённость в нашей свободе (без этой убеждённости не могло бы быть и раннехристианского мученичества) была странна для язычников, видно из её сегодняшнего неприятия неоязыческой теософией.
5. НЕ-КОСМИЧЕСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА
Выведя себя из природного контекста, человек смог осознать своё поведение в совершенно иной системе координат. Если человек — часть природы, то он не может оценивать своё поведение по иным критериям, нежели природные. Но природные феномены
49
«Ксеркс повелел бичевать Гелеспонт, наказав тремястами ударами бича, и затем погрузить в открытое море пару оков. Царь велел палачам сечь море, приговаривая варварские нечестивые слова: „О ты, горькая влага Гелеспонта!… По заслугам тебе ни один человек не станет приносить жертв как мутной и солёной воде“ (Геродот. История, 7, 35)
Осознав свою внеприродность, человек приобрёл право пользоваться двумя различными языками: он смог описывать явления природы на не-антропоморфном языке, не приписывая камням и звёздам человеческие страсти. Но и себя человек смог осознавать и оценивать по вне-природным критериям. Раз «живём мы в этом мире послами не имеющей названья державы» (Александр Галич), не стоит слишком большое значение придавать тому обстоятельству, что природа неподвластна нравственным законам. Человек-то внеприроден, а потому ценим по не-природным, нравственным критериям.
Так родилось то самое кантовское доказательство бытия Бога, за которое Иван Бездомный хотел сослать философа «в Соловки годика на три». Первый тезис Канта: все в мире подчинено закону причинности. Все события в мире соединены причинно-следственными связями, и ничего в нем не происходит без надлежащих причин, с необходимостью вызывающих к бытию свои следствия. Второй тезис: если человек тоже подчинён этому закону, то он не может нести нравственную ответственность за свои поступки. Третий тезис: если мы утверждаем нравственную вменяемость человека, мы должны постулировать его свободу. Вывод: следовательно, человек, живя в мире, не подчиняется основному закону мироздания. Значит, человек неотмирен, то есть обладает статусом экстерриториальности. Ничто в мире не может действовать свободно, а человек — может. Значит, человек есть нечто большее, чем мир. Таким образом, в человеческом нравственно-свободном опыте проступает иное измерение бытия — бытия не ограниченного пространством, временем, детерминизмом и одарённого свободой, нравственностью и разумом. Такое бытие на языке философии именуется Богом. Человек свободен — а значит, бытие богаче, чем мир причинности; человек свободен — а значит, «морально необходимо признавать бытие Божие» [50] …
50
Кант И. Критика практического разума // Сочинения. М., 1965. Т. 4. Ч. 1. С. 458. Подробнее см. в моей книге «Христианская философия и пантеизм» (М., 1997. С. 120-128).
Дело в том (и это прекрасно показал И. Кант), что в природе нет и не может быть категории «долга». “Невозможно, чтобы в природе нечто должно было существовать иначе, чем оно действительно существует, более того, если иметь в виду только естественный ход событий, то долженствование не имеет никакого смысла. Мы не можем даже спрашивать, что должно происходить в природе, точно так же как нельзя спрашивать, какими свойствами должен обладать круг; мы можем лишь спрашивать, что происходит в природе или какими свойствами обладает круг” [51] . Человеку мы можем сказать: ты таков, но ты должен был бы быть другим. А в природных феноменах не может быть такого зазора между тем, что есть и тем, что «должно» быть. Луну не осуждают за то, что её не
51
Кант И. Критика чистого разума // Сочинения. т. 3. — М., 1964, сс. 487-488.
И если человек есть исключительно часть “природы”, то и человеческое поведение нельзя описывать в категориях “долга”. Что бы ни натворил человек — реакция может быть только одна: “так получилось”, и иначе быть просто не могло. И нельзя винить того, чья человечность затмилась в некий день, самый важный для него и его ближних. И нелогично награждать соответствующей медалью хорошо воспитанного и генетически благополучного молодого человека за отвагу при пожаре.
Если в природе «должно» то, что несвободно, то, что необходимо должно было произойти при наличии соответствующих причин, то в области нравственности «должно» то, что избирается и достигается свободным усилием, то, что не вынужденно. Эти два «долга» не сливаются только в том случае, если мы не будет считать человека частной формой проявления всемирных законов…
И снова мы видим, что неоязычество отторгает этот христианский дар. Оно пробует описать человека на не-гуманитарном языке, на языке «физики» («природы»). У теософов даже слово «воля» означает всего лишь «импульс притяжения или отталкивания, порождённый биполярностью элементов» [52] . Ток, протекающий между «биполярными элементами» автомобильного аккумулятора, притягивает мошкару, летящую к фарам. И люди тоже просто должны научить измерять «энергетику» своих «аур». И тогда в рамках «философии космизма» человеческие чувства можно будет измерять в вольтах и амперах…
52
Письма Елены Рерих, 1929-1938 гг. Минск, 1992. Т. 2. С. 334.
Христианство же не утратило чувство изумления перед чудом человеческого феномена: «Человек представляет собою большее чудо, чем всякое чудо, совершаемое человеком» (Августин. О Граде Божием 10,12).
6. ХРИСТИАНСКАЯ СЕКСУАЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Уже много столетий — начиная с эпохи Возрождения — в европейских школах преподают цензурированно-приукрашенное представление о языческой древности и античности. Египет — это седые пирамиды, мудрость тысячелетий… Эллада — это беломраморные храмы, дружба людей и богов, близость с природой, поэтическая естественность… И так все это контрастирует с чернорясным монашеством, тёмным средневековьем, пришедшим на смену античной простоте и человечности… Школьникам даже непонятно становится — как могла античность переродиться в средневековье…
Это недоумение рождается оттого, что даже хорошо образованные люди свои познания об античной мифологии ограничивают книжкой Куна, адаптирующей греческие мифы для детей. И конечно, из книжки Куна нельзя понять — почему христианство объявило войну этим милым и прекрасным сказкам.
Но ознакомимся — без цензурных купюр — только с с двумя наиизвестнейшими и обаятельнейшими греческими мифами.
Есть слово, дорогое сердцу каждого «нового русского» — Кипр. На Кипре каждому туристу показывают «пляж любви», на который из пены морской некогда вышла прекрасная Афродита. А в школах при знакомстве с этим мифом показывают репродукции: «Рождение Венеры» Ботичелли, Рубенса, Тициана…
И только об одном умолчивают и гиды, и учителя: они не берутся объяснить причину той первой экологической катастрофы. Откуда взялась та самая пена в первозданном море? Рассказ об этом придётся начать с бунта Кроноса против Урана. Это бунт, как мы помним, кончился оскоплением первичного бога, а затем — «член же отца детородный, отсечённый острым железом, по морю долго носился, и белая пена взбилась вокруг от нетленного члена. И девушка в пене в той зародилась. Сначала подплыла она к Киферам священным, после же этого к Кипру пристала, омытому морем. На берег вышла богиня прекрасная… Её Афродитой, „пенорожденной“, ещё „Кифереей“ прекрасновенчанной боги и люди зовут, потому что родилась из пены» (Гесиод. Теогония. 188-197).