Дары инопланетных Богов

Кольцова Лариса

— Обязательно спрошу у бабушки, было ли так на самом деле, — пригрозила Нэя, но ведь знала, что устройство Азиры в школу танцев было как раз затеей бабушки.

— Спроси, — согласилась Азира, — только ведь у Нэиля ты спросить ничего уже не сможешь. Когда я стала учиться в школе танцев, я редко появлялась там, где жила моя семья. Но приходилось туда возвращаться, когда в школе наступал перерыв в занятиях и всех распускали по домам. Мать сразу же запихивала меня на ту же фабрику, где сама работала, в какую-то грязь и пылищу, куда не находилось добровольно желающих там работать. Я пожаловалась Ласкире, что могу испортить себе фигуру от таскания тех тяжестей, что приходилось там ворочать, а от вдыхания запаха красителей для тканей у меня уже начали слезиться глаза, а это погубит мою привлекательность. Она пришла к матери и потребовала оставить меня в покое, пообещав давать денег на моё пропитание в мои

законные дни отдыха. Вот каким человеком была тогда твоя бабушка!

В один из таких дней он и подошёл ко мне, спустя уже столько времени после той стычки в детстве, и сказал уже приветливо, но по-прежнему свысока, пристально глядя мне в глаза: «Ты выросла! И теперь ты уже не прежнее неумытое чучелко, а роскошная девчонка. Твой прежний клювик преобразился в чудесный носик, и вся ты буквально светишься. Уже и не подумаешь, что ты вывалилась из гнезда птицы-падальщицы, на что и похожа твоя мать». Я очень удивилась, что он помнит всё, хотя казалось, после того случая не обращал на меня никакого уже внимания, что я есть, что меня нет. Так люди смотрят на воздух, которого никто не видит. А тут вдруг увидел! Я стояла перед ним, как оглушённая, онемела вместо того, чтобы осадить его высокомерие каким-нибудь ответным ругательством. Я фыркнула ему в лицо, вот так! — тут Азира изобразила громкое кошачье фырканье, обнажив острые зубки и сузив глаза, — И пошла от него прочь, крутя бёдрами. А у меня было одно платьице, подаренное мне в школе танцев на выход. Оно отлично подчёркивало все достоинства моей фигуры. «Только попробуй повторить свою выходку ещё раз»! — крикнул он мне вслед, — «Я тебя так тряхану, что ты из своего платьица выскочишь! И не думай, что это пустые угрозы, маленькая сука»!

«О, мой большой аристократ»! — я остановилась и развернулась к нему, — «Неужели вы такой храбрый, что осмелитесь напасть на маленькую безоружную девушку»? У него и оружие на тот момент при себе имелось. А с военными, сама знаешь, ни разговаривать подобным образом, ни подходить близко нельзя. Они опаснее хупов многократно. Могут убить, а скажут, что защищались от нападения. Таких же случаев полно. Я так и сказала: «Если убьёшь, то заплати уж и за последующее моё захоронение на полях погребений. А то мать удавится от таких-то трат из-за меня».

«В следующий раз проверишь уже на собственном опыте, чем может закончиться твоё кривляние»! — угрожающе произнёс он. Вместо этого мы стали вместе купаться. Он притаскивал мне с неимоверной глубины восхитительные надводные цветы, которые стоили целое состояние, если их продавали в цветочных столичных павильонах. Говорил, что они моё растительное подобие… Они способны подняться к свету из тёмной и бездонной водной тьмы, чтобы зацвести, потрясая своей воздушной и причудливой красотой, как случилось и со мной… Он был у меня первым… Если бы он знал, что я была нетронутой, ничего бы не случилось… Он же не был таким как Реги-Мон и прочие. А он верил тому, что обо мне и болтали повсюду те, кто мне завидовали, будто я шлюха едва ли не с детского возраста. Он всего лишь решил развлечься, как я теперь думаю, и был поражён, что все наветы не соответствуют правде вещей. Я-то втайне любила его с детства… как только вы и возникли в нашем квартале. А будь иначе, моё же врождённое здравомыслие не подпустило бы меня и близко к такому человеку с его известностью и с очевидной несерьёзностью его отношения к смелой купальщице, припёршейся в опасное логово всех местных любителей экстремальных заплывов. К тому же у него были прочные связи с более значительными и роскошными женщинами. А тут я в своём заношенном платье-мешке, в котором я и притопала на Дальние Пески…

Да ведь некрасивое платье не кожа, которую нельзя с себя стащить. А под балахоном бедноты скрывалась девушка ослепительного совершенства и с девственно-чистой кожей, — то есть я! Реги-Мон с парнями подошёл ко мне и спросил: «Чего тут забыла? Хочешь, чтобы тебя тут поимели? За этим пришла»? Тогда Нэиль сказал: «Пусть она купается, где ей и нравится. А если кто её тронет, будет иметь дело со мной». Так что никто не посмел ко мне приблизиться, уж тем более притронуться. А я на виду у всех разделась и нырнула в воду нагишом. Они были потрясены! Но Нэиль был там главнее Реги-Мона. А уж потом-то, когда обозначился последующий расклад событий, они боялись и смотреть в мою сторону.

— Ты купалась голой на виду у парней? — Нэя покраснела от стыда за ту, кто стыда никогда не ведала. — Ну ты и наглая! Точно ли ты была тогда нетронутой девушкой? Такое твоё поведение говорит об обратном…

— Должна же я была проявить инициативу по завоеванию того, кто первым уж точно такой инициативы проявлять бы не стал. Может, я ему и нравилась, но зачем ему-то было прилагать усилия к тому, что он получал без всяких

затрат даже от аристократок? У меня не имелось другой возможности к нему приблизиться. Если я наметила его себе ещё в детстве, то я и шла к своей цели любым доступным путём. Моя профессия танцовщицы лишала меня в будущем права выбора мужчин по влечению сердца, начинать же лучше по любви, а не по принуждению. Так что мне был необходим такой вот опыт. Как ни пытался он обесценить наши отношения, всё равно влюбился в меня. А все эти его значительные и роскошные женщины… только я была его первой и непорочной девушкой. Я стала упрашивать его пойти вместе со мною в Храм Надмирного Света, если уж Мать Вода одарила нас счастьем взаимной гармонии и произошло зачатие ребёнка. Я сказала: «Ты же не всегда будешь бедным, у тебя отличные перспективы. Ты сам говоришь, что есть возможность вернуть отнятое когда-то имение отца, раз тебе это обещали в Коллегии Управителей».

Он засмеялся и сказал, что для меня подобный расклад хуже его бедности, поскольку я не аристократка, и в имение он меня уж точно не возьмёт. Да и зачем ему какое-то имение на клочке суши, если в скором времени он будет владеть огромным океаническим островом. Соответственно этому и девушка рядом должна быть высокого качества. А поскольку девушек слишком много, ему необходимо время, чтобы выбрать из них ту самую, ему подходящую.

Я спросила: «Как же я»? А он опять стал смеяться надо мной: «Моя будущая жена не может быть той, которую в обнажённом виде наблюдали посторонние. Но поскольку у меня в обладании будет и собственный океанический пляж, я могу взять и тебя как живое украшение для своих будущих владений. Будешь доставлять эстетическое удовольствие моим гостям, когда они захотят насладиться купанием. А ты и плаваешь отлично». Меня накрыло такое ощущение, будто небо надо мною стало чёрным, хотя вокруг сиял день… Я решила утопиться. Заплыла так далеко, где и росли те надводные цветы, которые по ночам целует сама Мать Вода… чтобы уже не было сил приплыть обратно. Но я слишком хорошо плавала, а утонуть было очень страшно. Я с трудом выбралась на маленький речной островок посреди реки, отдышалась там, наплакалась и поплыла к берегу…

Топкая трясина чужих откровений

— Что же было потом?

— Ничего уже не было потом. С тех пор я так и живу, отлично держась на плаву, поскольку научилась ни о ком не помнить, не страдать, чтобы сердце как грузило не утянуло на дно.

— Разве ты не на дне?

— Никогда не была там, а ты продолжаешь верить расхожим предрассудкам. Могла бы, всё же, и припомнить свой прошлый опыт жизни в той творческой среде, где и вращалась до замужества. Разве там всё настолько кошмарно, как плетут те, кто смотрит на всё со стороны и через свои искажённые представления? Мало ли что о тебе самой-то плели, про Гелию и Ифису — твоих старших подруг, про Элю тоже, так же не было? Диву даёшься тем фантазиям, которыми склонны от собственной серой скуки забавлять себя люди. Они воображают, что сближение мужчины и женщины настолько лёгкое и пустяковое дело… а ведь даже у животных всё основано на сложнейших ритуалах.

— Падение нравов отменяет даже животные ритуалы.

— Ну, ну. Тебе виднее. Что касается меня, то я никогда не обитала в среде настолько уж и падших женщин, которых покупают как еду в доме яств. Помню, встретила его как-то в центре столицы, где он улицы патрулировал с другими военными. Иду вся из себя роскошная, в новых туфельках, он глаза свои синие вытаращил, подошёл и говорит: «Что же ты не приходишь на Дальние Пески купаться? Я недавно был там, так о тебе всё вспоминал. Может, придёшь туда к вечеру? Вода уж очень тёплая бывает вечерами».

Я ему: «Так ты мне и за те разы новые туфельки не подарил. А помнится, обещал». Он отвечает: «Да ты, вроде, не босиком гуляешь. А я пока что не разбогател». Я ему: «Так, пожалуй, когда ты разбогатеешь, я и состариться успею. Поэтому ты уж не обижайся, у меня теперь другие места для отдыха имеются. Там бедных нет». Он даже исказился и шипит мне: «Не попадайся мне больше на глаза, кошка беспородная»! Я тоже не из молчаливых: «Ты и сам кот бродячий, хотя и породистый»! Он тоже не молчит: «Не фыркай! Не рано ли хвост свой распушила? Как бы ни отдавили»! А ведь когда приваживал, был ласковым… Думал, что я как была мяконькой, да вкусненькой дурой под обтрёпанной туникой, таковой и в роскошном платьице осталась? «Нет, мой красавчик», — говорю я ему, — «В другой обёртке и конфетка другая уже. Не про тебя угощение»! Решил, что стоит поманить, так я и опять под ним распластаюсь… а я быстро поумнела… «Пусть тебя твои актрисы за красоту любят, а мне твоя красота боком вышла». «Оно и заметно», — отвечает, — «Душа-то у тебя скособочилась. Так что своим новым платьицем ты свою ущербность уже не замаскируешь…