Дары Кандары.Сборник
Шрифт:
буквально в несколько минут кукла чертила его портрет – скупыми, емкими штрихами. Публика
аплодировала – и обаятельной марионетке и искусному кукловоду-художнику – шаржи были удачны. Сам
Аркадий Яковлевич тоже был счастлив – особенно радовали его очарованные детские мордашки, с
радостным изумлением глазевшие на игрушку – как и он сам когда-то. К тому же зарабатывал он, не в
пример прошлому, столько, что наконец-то смог позволить себе курить трубку и пить
Аркадий Яковлевич пополнел, стал лучше выглядеть – дочка, навестив его в июле, решила даже, что у папы
удачный роман. Так прошло лето…
А потом наступил обычный сентябрьский понедельник… Народу было немного – похолодало.
Толстая мамаша с украинским прононсом заказала портрет своей дочери – необыкновенно обаятельной
семилетней дурнушки – кареглазой, пухлощекой, с зубками набекрень и невесомой тучкой кудряшек над
маленькой головой. Девочка сидела смирно, серьезно смотрела перед собой – ведь «дядя кукла» попросил
не шалить, но искорки смеха прятались под пушистыми ресницами – вспыхнут мгновенно, только выпусти
их на волю. Аркадий Яковлевич рисовал почти машинально – за долгие годы изготовление портретов
доведено было до автоматизма. Здесь завиток, тени под глазами чуть глубже, родинка у виска… Готово! Он
бросил последний взгляд на лист бумаги – и обомлел. Уличный портрет, жалкий набросок, сбитый за пять
минут – был лучшим из сотворенного им за жизнь. С шероховатого ватмана смотрела живая семилетняя
девочка с искорками смеха из-под ресниц. Заказчица наверное сочла его сумасшедшим – Аркадий
Яковлевич буквально вырвал из рук женщины портрет, подхватил куклу под мышку и побежал, вернее
полетел домой… Господи, за что мне такое счастье, чем порадовал тебя Господи?! Получилось!!! По
лестнице – вприпрыжку, плевать на занывшее сердце, плевать на ноющие руки – к холсту. Аквамарин,
краплак, кобальт, осенний запах льняного масла, липкий от старости стерженек кисти… Только бы удалось!
…»Скорая» уехала в полшестого утра. Аркадий Яковлевич лежал на продавленной кушетке,
всхлипывая бессильно сквозь зубы. Черта с два! Бодливой корове бог крыльев не дал. Раздавленные ампулы
лежали кучкой на блюдце с отбитым краем, мерзко пахло аптекой. Мольберт задрал к потолку тощие лапы,
брошенная в сердцах палитра отпечаталась на стекле книжного шкафа. Кукла уныло висела на гвоздике,
приоткрыв левый глаз. Со стола безмятежно улыбалась девочка – несколько четких штрихов – ведь смог
же?! Единожды за жизнь получилось – и на том спасибо. Вышло по-настоящему – абсолютный,
камертоновый вкус к живописи – единственный талант Аркадия
злейшие враги и завистники. Ох, горе-злосчастье…Как говорил дедушка: «Где взять мазл, если ты
шлимазл?» Аркадий Яковлевич прислушался к затихающей под левой лопаткой боли, сплюнул в блюдце –
после нитроглицерина во рту остается отвратительно горький привкус, завернулся в несвежее одеяло и
уснул. И увидел во сне свою картину – ту о которой всегда мечтал.
…Осенний уголок старого сада, дождь и солнце одновременно. Узенькая дорожка, уходящая в
заросли, кружевная беседка, затянутая плющом. Мощные узловатые стволы деревьев, арки крон. И яблоки,
яблоки повсюду – желтеющие на ветках, укрытые в траве, падающие и как бы пойманные в падении
солнечные мячики. И девочка-подросток, прижавшись к стволу, смотрит с улыбкой на яблочный дождь… В
рисунке крон и ветвей кажутся звери и птицы, с неба будто ангелы смотрят – и все это вместе, не пестрое, не
разрозненное, но живое! И нарисовано им…
Неделю Аркадий Яковлевич провел дома, в постели – непростительно молодой врач «Скорой
помощи» прописал полный покой. Приезжала дочка с фруктами и жалобами на мужа. Заходил сосед с
бутылкой кагора – его, мол, даже детям дают для укрепления здоровья. В самом деле, после сладкого вина
на душе полегчало. Через неделю Аркадий Яковлевич снова вышел на Арбат.
Теперь он рисовал медленнее, вдумчиво вглядываясь в каждый росчерк карандаша, каждый жест
своей марионетки... А вечером, не в силах понять происшедшего, впервые в жизни напился в хлам. Ночевал
у каких-то знакомых, черт его знает где и с кем спал… На пятьдесят четвертом году жизни он все-таки стал
художником!
Он вернулся домой пешком, перебирая улицы как фотографии. Поднялся по знакомой лестнице, с
первого раза вытащил нужный ключ. Достал с антресолей свой первый мольберт. Выбрал холст, проверил
грунтовку, налил масла в крышечку из-под кофе, отыскал в ящике любимую кисть… И закрепил ее в
деревянной руке куклы.
Жизнь его наполнилась до краев, как последний теплый сентябрьский день наполняется солнцем. С
утра он рисовал на Арбате – не ради денег, нет. Аркадию Яковлевичу было радостно видеть, как на бумаге
отражаются люди – самые разные – лучше, чем они есть. И ему платили улыбками – щедро и без обмана.
После работы Аркадий Яковлевич заходил ненадолго в маленькое кафе у метро – его там уже знали и без
слов подавали на стол маленький двойной кофе. Потом домой – к картине. Уже проступали контуры