Дары Кандары.Сборник

Батхен Вероника Владимировна

ненавистного – но Пьеро не умел ненавидеть). В ближайшей деревне его взяли пасти свиней. Платили едой

и местом под крышей. Насмехались зло – неумеха городской, необученный. Он играл роль дурачка и это его

спасло. Единственное, что можно сделать, потеряв все – не думать. Пьеро ворошил навоз и таскал бадьи с

пойлом под брань хозяина, выпивал, причмокивая, законную кружку пива по воскресеньям, спал с

коровницей, пожалевшей блаженненького и не думал. Весной в деревню пришел

вербовщик. Пьеро подался

в солдаты.

Если нечего терять, можно быть жестоким. Пьеро учился стрелять из мушкета, колол саблей

соломенное чучело, вытягивался во фрунт перед офицерами. Роль была хороша. А вместо аплодисментов

Пьеро наградили капральскими лычками. Год шел за годом. Каша у костра, соленые шуточки вместо

приварка, проверка караулов. Солдатское жалованье в кисете собиралось монетка к монетке, увесистый

мешочек уже натирал живот. И вот, наконец, началась война. Отряд Пьеро долго шел в арьергарде и в город

вступил последним. Сражение завершилось, осталось добить последних притаившихся неприятелей и

подобрать добычу, не замеченную первопроходцами. Солдаты разбрелись в поисках дармовой выпивки и

нетронутых девок, Пьеро шел один. Роль подошла к кульминации – возможно через минуту из этого

мушкета придется стрелять в человека. И вдруг из проулка… о, господи!

Пестрый полог, скрип и визг колеса. Мальчишка на козлах роняет поводья, не в силах справиться с

испуганной лошадью. Куда ж они смотрят, олухи!

Пьеро бросился под копыта, перехватив мерина за узду. Пихнул мальчишку в повозку, вырвал у него

бутафорскую шпагу. Вскочил на козлы и погнал, нещадно нахлестывая – прочь, прочь отсюда. Стук копыт

перебиваемый какофонией криков, горящая баррикада поперек улицы – только бы полог не подожгло,

солдаты наперерез – кнутом одного, второго – прочь!

Он замедлил бег повозки только за речкой, отъехав от города пару лиг – иначе мерин падет и

убраться отсюда они не сумеют. Заглянул под полог – в сумерках смутно виднелись две тощенькие фигурки.

Подростки.

– Эй, вы живы там?

Сунулась вперед курчавая головка девочки.

– Младшему повредило руку, я перевязала. Спасибо, что спасли нас. Все остальные погибли в городе

и мы бы остались там.

…Младший – значит недавно пришел в труппу, нет своего амплуа. Но как держал шпагу! Девочка –

миленькая заплаканная мордашка, черные непокорные кудри, голубые – даже сейчас это видно – голубые

как рассветное небо глаза…

На вечернем привале к ним прибилась старуха-беженка, потерявшая дом. В повозке нашлась фасоль и

копченый окорок. Они долго сидели у костра молча, лелея на коленях миски с горячей едой. Кошмар

остался за

кулисами. Пришло бесчувствие покоя, когда нет сил ни плакать ни смеяться, ни даже вспоминать

– только сидеть и смотреть в пустоту, засыпая на полувздохе.

Утром Пьеро проверил уцелевший реквизит. На первые постановки костюмов хватит, старуха при

свете дня оказалась пожилой дамой с великолепной осанкой – не иначе, из благородных… Еще бы одного

характерного актера – ничего, по дороге найдется. Младший пластичен, строен, с чудесной живой мимикой

и до сих пор смотрит волчонком. Как хорош он будет в пестром трико Арлекина! А девочка… Он достал из

потайного кармашка ранца бутафорскую розу, чуть полинявшую, но все еще яркую и прикрепил к волосам

Коломбины.

– У нас есть час на репетицию, потом тронемся дальше. Первая сцена…

От восхода до заката, от города к городу, от сказки к сказке катится повозка. Радость и страх, смех и

слезы на масках актеров. Даже смерть не осилит вечный скрип колеса. И, что бы ни случилось, как черно и

пусто не было бы вокруг – оглянитесь – в переулке, за поворотом, на линии горизонта светится пестрый

полог! Рано или поздно, зимой или летом, но когда-нибудь – обязательно! – повозка дождется вас.

Прекрасная Любовь

Виктору Карасеву (Сказочнику)

Стоянка труппы представляла собой жалкое зрелище. Тощий – хоть ребра считай – старый мерин

грустно жевал сухую траву, поводя боками и вздрагивая от ветра. Повозка накренилась на один бок – колесо

с неделю, как надо было менять. А заплат-то, заплат на пологе – на всю нищую братию хватит! Под

лысеющим дубом тлел костерок, шипя на редкие дождевые капли. У огня уныло сидели актеры. Невезучая

Берта – кто глянет на личико, когда одна нога короче другой, пожилой Ромео, до потери лица избитый

обманутым мужем – инвалиды, которым и податься-то некуда. Прочие разбежались, как тараканы – одна

неудача, вторая, третья – значит виноват Арлекин. Потух (или протух) – ни игры ни везенья. Еще лет пять

назад кто бы слово сказал поперек, в рот смотрели, негодяи, угольки к трубке подносили. А тут как легла

хвороба на тоску осеннюю… Может, конечно, где зря и прикрикнул – но с кем не бывает… Может

Джульетту зря отпустил из труппы – так поди удержи молодую да раннюю! Любовь, понимаете ли, господа

актеры… Дал бог счастье девчонке, да от нашего лоскутка и отрезал. Пьеро учиться подался, в университет

– ждали его там, как же. Панталоне в столице осел, важный теперь небось, толстый – в городских воротах