Дары ледяного неба

Проскурин Вадим Геннадьевич

Его сильно беспокоил травоед Сантьяга. Вслух Дуайт никогда не признался бы в этом, но реально в племени теперь два короля – один рыцарский, а другой травоедский. После того позорного случая, когда травоед угрожал истинному королю неведомым оружием, а король ничего не смог ему противопоставить, Дуайт стал присматриваться к травоедам, он завел привычку неспешно проплывать над травоедскими пустошами, окидывая их сверху как бы рассеянным взглядом и как бы предаваясь отвлеченным размышлениям. От королевского взгляда не укрылось, с какой охотой травоеды подчиняются распоряжениям Сантьяги и какой почет они ему оказывают. Иногда Дуайт даже думал "хорошо бы меня слушались так же охотно", а потом обрывал свою мысль, потому что завидовать

травоеду недостойно рыцаря и, в особенности, короля.

Какое-то время Дуайт всерьез размышлял, не стоит ли подстеречь Сантьягу в каком-нибудь укромном месте, и наглядно объяснить ему, что происходит с теми, кто осмеливается дерзить королю. В стране мертвых Джа не спросит с него за этот проступок, потому что порвать травоеда за дерзость – не проступок, а нормальное дело. Король Карл порвал в свое время наглеца Христофора, и никто ему за это ни единого злого слова не сказал. Жаль, что не все рыцари это понимают, ну да Джа им судья. Вовсе не обязательно забираться на вершину скалы и кричать оттуда:

– Внемлите, люди! Я только что порвал Сантьягу за то, что он меня оскорбил! Так будет с каждым травоедом, кто осмелится дерзить королю!

Нет, так делать нельзя, люди не поймут. А тихо напасть, порвать и быстро уплыть прочь – это правильно. Как же приятно об этом мечтать… Обхватить могучими мускулистыми руками хилые ручки наглеца, присосаться к тонкой кожице травоеда мозолистыми присосками, натруженными мечом и ножами…

Предаваться подобным мечтам было приятно, но однажды Дуайт заметил, что Сантьяга никогда не выходит из норы один, всегда его сопровождает не менее пяти других травоедов, при этом в каждый момент времени хотя бы один из них смотрит вверх. Нечего и думать подобраться к мерзавцу незамеченным, а устраивать кровавую бойню – это уже перебор. Кто знает, сколько убийственных камней подобрали травоеды на пустошах? Быть убитым травоедом, которого хотел порвать и не смог – это, пожалуй, самый позорный конец рыцарской жизни из всех, что можно придумать.

А потом Дуайт заметил, что Сантьягу всегда сопровождают одни и те же травоеды, и что, углядев на фоне неба рассеянно дрейфующего короля, они обмениваются какими-то репликами. С такого расстояния не разглядеть, что именно они говорят, но воображение легко дорисовало то, что не смогла разглядеть антенна.

– Сантьяга, гляди, он снова приплыл, – говорит какой-то травоед.

– Этот дурак думает, что сможет напасть на меня незамеченным, – комментирует Сантьяга. – Не теряйте бдительности, друзья, плохо будет, если он все же до меня доберется.

– Этот длиннорукий дурак никогда до тебя не доберется! – восклицают хором травоеды охранники, смотрят на короля и смеются.

Когда королевское воображение впервые проявило эту картину, Дуайт аж защелкал клювом от возмущения. Но что он может сделать с этим? Ничего. Не объявлять же рыцарям, что травоед оскорбил короля и остался безнаказанным! После этого рыцари построятся в боевой строй и пройдут по всем пустошам карающим мечом, это будет приятно, но потом Дуайту останется только одно – вручить свое семя леди Джейн и отправиться в страну мертвых. Ни один рыцарь не станет слушать приказы короля, подвергшегося такому унижению.

А самое противное то, что Дуайт прекрасно понимает, что рано или поздно его позорная тайна выплывает наружу, и чем дольше он ее скрывает, тем позорнее будет момент ее разглашения. Будь Дуайт истинно благороден, не по крови, а по сути, он бы раскрыл эту тайну без колебаний сразу же, как только понял, что не может справиться с травоедом. Но король Дуайт, к сожалению, не велик и не благороден, его имя, конечно, будет увековечено в преданиях, но лишь потому, что он правил племенем в эпоху, когда совершали свои подвиги великий герой Роланд и великий мудрец Дейкстра. Только так будут помнить Дуайта, и поделом ему. Может, пора забить клюв на все заботы, созвать рыцарей и объявить, что король

узрел конец своего пути и что пусть племенем правит отныне Роланд? Но куда Роланд приведет племя? Он настолько же безрассуден, насколько силен и храбр, а королю в первую очередь важно быть рассудительным, все остальные рыцарские качества второстепенны. А значит, выход у Дуайта только один – продолжать нести королевское звание, делая вид, что ничего существенного не происходит. А может, все проблемы как-нибудь рассосутся сами собой?

– Прости, брат, что прерываю твои размышления, – обратился к Дуайту Роланд. – Однако мне кажется, что пора начинать охоту. Рыцари построены, акулы готовы.

– Да, конечно, – сказал Дуайт. – Командуй построение, брат.

Взгляд короля уперся в рыцаря Джеймса, он выглядел запыхавшимся, и держал в вытянутой руке костяной простосфиреновый меч. Ах да, Дуайт обещал торжественно вручить его Дейкстре. Что ж, быть посему.

3

Охотничий строй рассекал океан, постепенно поднимаясь в холодные воды под экономным углом десять градусов. Возглавлял строй Дуайт верхом на Буцефале, почетное место по правую руку от короля занимал Дейкстра верхом на Зорьке. Справа от Дейкстры верхом на Росинанте плыл Роланд. Перед тем, как отдать команду "становись", Дуайт подплыл к Роланду и что-то тихо сказал ему, повернувшись так, чтобы его слова не долетали до антенны Дейкстры. Но мудрец и без того сообразил, что король говорит Роланду – чтобы во время охоты Роланд берег мудреца от непредвиденных случайностей. Взрослому рыцарю унизительно находиться под опекой товарищей, но Дейкстра решил не устраивать скандала, а сделать вид, что ничего не заметил.

Возможно, Дейкстре и в самом деле не стоило отправляться на эту охоту. Как охотник он не представляет собой ничего особенного, большого мастерства в управлении акулами он не достиг, и раньше его место в охотничьем строю было рядом с юными рыцарями, которые путешествуют к месту охоты на вьючных акулах, а обратно – вплавь. Строго говоря, это тоже можно счесть унизительным, но Дейкстра давно решил, что требовать строгого соблюдения законов в тех редких случаях, когда закон соблюдать не стоит – глупо и недостойно рыцаря, носящего звание мудреца.

Когда Дуайт спрашивал, готов ли Дейкстра поучаствовать в охоте, было очевидно, что он ждет отрицательного ответа. И когда Дейкстра сказал, что готов, Дуайт стал расспрашивать, полностью ли восстановилось здоровье мудреца, не ноют ли руки, не чешутся ли присоски, не болят ли перенапряженные мышцы. Мышцы чуть-чуть болели, но Дейкстра не стал в этом признаваться, потому что тогда король не взял бы мудреца на охоту, дескать, такой мудрый герой, как ты, очень ценен для племени, нельзя подвергать твою жизнь излишнему риску, ты же не совсем здоров…

Но сам Дейкстра хотел поохотиться. Напряженные размышления, которым он предавался в дни подготовки к походу, утомили его мозг подобно тому, как тяжелый физический труд утомляет тело. Лучшим отдыхом от труда является размышление, а лучшим отдыхом от размышлений может стать только труд. Путешествие к небу не стало таким отдыхом, потому что в приключении напрягаются не только мышцы, но и мозг, и трудно сказать, что напрягается больше. А вот охота – это не приключение, мозг во время охоты нужно напрягать, только если ты не король и ведешь строй к цели. А если ты не король – все просто. Держишь место в строю, выполняешь команды, а когда король кричит "Атакуем!", спрыгиваешь с седла, активируешь боевых актиний, привязанных к грудным плавникам твоей акулы, а дальше акула сама знает, что делать (по крайней мере, Роланд говорил, что на Зорьку в этих делах можно положиться). А ты занимаешь позицию на краю атакованного косяка, аккуратно собираешь парализованных рыбин, увязываешь в пучки и грузишь на вьючных акул. Руки заняты честным и здоровым физическим трудом, а мозг отдыхает.