Дары нефритовой шкатулки
Шрифт:
Огонь пройдёт таёжной стороной,
И в торжестве божественного гула
Рассеется бесследно прах земной...
Глухая ночь сжимает мирозданье.
Столпы качнулись. Задрожала твердь.
...Работает, как в юности, сознанье.
Когда в глаза заглядывает смерть.
***
Шорошатся раки и мечутся щуки.
В зарыбленной зелени спит Кисегач.
Когда в нём отмоет кровавые руки
Весёлый убийца и добрый палач?
Когда
Когда он прильнёт к родникам дорогим?
Когда образумится вечноидущий
И ищущий света во тьме пилигрим?
Давно не бывал он в любимой сторонке,
Давно не вдыхал он таёжный бальзам.
...Лежат под сосной для него похоронки,
И мечутся рыси по волчьим следам...
Любил ли Серёжа свою Эвелину?
Сознание рвёт неотвязная дрожь...
Тела уплывают в болотную тину.
Ликует в руке окровавленный нож.
***
Когда сгорит ковчег завета,
Обрушится небесный свод,
И под распятием скелета
Уймётся пакостный народ.
Ударят русские морозы
В сердца назойливых южан.
И белоснежные берёзы
Согнут у пальмы нежный стан.
Лжепастыри и лжепророки
С мольбой ударятся в бега.
Но Белокурый Синеоокий
Не пощадит вас, мелюзга.
***
Работаю как оголтелый
На поприще бешеных строк.
Грызу своё грешное тело,
Орёл, угодивший в силок.
***
С такими подругами каши не сваришь,
Пропустишь обед словно загнанный волк.
И время своё натощак разбазаришь...
Какой от голодного хищника толк!
Бесплодно летят дорогие минуты,
А нашим красоткам на всё наплевать.
Наверное думают: «Футы да нуты»,
А мы чертыхнёмся: «Едрит твою мать!»
Январское солнце за горку скатилось,
А ваш «Мерседес» никуда не спешит.
«Когда ожидать вас, скажите на милость,
Я тоже не липовым лыком пошит!»
Пусть мордой не вышел. Одет во рванину.
Здоровье не то, и характер плохой.
Строчу фанатично свою писанину,
Хотя мне давно уж пора на покой.
***
Когда на море и на суше
Гремит великая война,
Трепещут загнанные души.
Ещё бы: жизнь у всех одна.
Пожертвовать или сберечь...
Как честь мундира на параде?
Сжимай в руке железный меч,
Но думай: А кого же ради?
***
За окном
Двадцать первый безумный век.
А в подвале воет утробно
Предпоследний живой человек.
Он рыдает, стонет, хохочет,
Оптимист, угодивший впросак.
Ну, какого рожна ещё хочет
Этот милый нелепый чудак?
Он всю жизнь тушевался степенно
И дрожал как осиновый лист,
А ему за терпенье – геенна
И чертей жизнерадостный свист.
А последний живой человечек,
Улыбнувшись, порхнёт в небеса...
И в бесхозной отаре овечек
Закумекают: «Бэ, чудеса!».
***
Где-нибудь чего-нибудь украсть,
Нож всадить кому-нибудь под рёбра...
Всё давно разворовала власть
Под защитой чокнутого СОБРа.
Толстосумы – под бронённой крышей
Бесноватой доблести ОМОНа,
А народ – задолбанные мыши –
В норах спит без крика и без стона.
Тяжелей всего у нас баранам:
Их постригли догола... и жрут.
Шерсть толкает подлым «братским» странам
Безнадёжно туповатый Плут.
***
– Что делать, когда в Человеке нет сил
И желания жить в этом Мире?
– Обращайся к Тому, кто тебя сотворил,
И порви злые струны на лире.
***
Иссяк литературный пыл:
Я Мимолётное забыл.
Какой же к дьяволу я гений?
–Своих не помню откровений.
Вновь оказался Дураком
Считающий себя Поэтом.
Взмахни железным кулаком
...Нет, лучше промолчи об этом.
***
Мы сидим, а вы – на воле
Занимаетесь делами.
Посмеёмся, братья, что ли
Над «свободными» ослами?
Не нужна ослам свобода
Без ярма и без кормушки.
Всё у них диктует мода,
«Божий глас» и побрякушки.
Хилячок, прильнув к дивану,
Погружается в нирвану...
За окном зима лютует.
Снег кружится. Ветер дует.
Срок летит как перепёлка
У охотника на мушке.
...А в родимой хате – ёлка.
И на ней висят игрушки.
***
Ни к чему попу гармошка.
Он – смотрящий за приходом.
У него – Псалтырь и ложка.
Пузо толще с каждым годом.
Он гнусавит у амвона
Каждый день одно и то же.
Толстобрюхая ворона
С благолепием на роже.