Дары Зингарцев
Шрифт:
— Моя ести Моу Па. Импиратора послала моя проводить гости ситолицца. Моя ести мала-мала хайбэи Императора, но плишла гости, и моя будити казать за гости. Начальника горотьских стен и мосьтов типей звать зингасски княси и свита во двоесси.
— Это бесподобно, — пробормотал Римьерос. А вслух спросил: — А что такое «хайбэи»?
Юноша задумался. Из последовавшего объяснения принц не понял ничего, уяснив лишь, что это нечто очень близкое к Императору — и удовлетворился таким ответом.
Предложение отужинать во дворце градоправителя было встречено с благосклонностью. Римьерос и его рыцари во всем блеске появились в огромном с низким потолком зале. Кхитайцы
Римьерос, сидевший по левую руку от градоправителя — от Моу Па он уже знал, что это самое почетное место за столом, — довольно быстро привык к несколько странной речи переводчика. Произнося свою несуразицу, юноша был невероятно серьезен. Для него это был настоящий труд — строить фразы так, чтобы они казались зингарцу забавными и неправильными. С каким бы облегчением перешел он с ломаного языка на настоящий! Но он утешал себя тем, что витиеватые фразы Римьероса, который, разумеется, и не подумал упростить свою речь ради плохого переводчика, звучали в его изложении не менее красиво, чем по-аквилонски.
Сэй Тхикон Фэн расспрашивал принца о том, хорошо ли прошло путешествие, много ли человек погибло в пути и можно ли добраться до Зингары морем; Римьерос отвечал сдержанно, боясь сказать лишнее. Когда речь зашла о разбойниках, часто тревожащих караваны, он, улыбаясь, ответил, что вряд ли сыщется разбойник, — или даже шайка — который отважится напасть на отряд в триста человек.
— Король Зингары, посылая меня к вашем повелителю, предусмотрел возможность нападения, — заметил он. — Мы проходили по очень опасным местам. Но доставили дар короля в целости и сохранности.
На это градоправитель со вздохом заметил, что бывают разбойники не столько сильные, сколько ловкие. Вот, к примеру, не далее как вчера кто-то забрался в городскую сокровищницу и вынес оттуда все, что счел ценным. Причем разбойник, как видно, был из-за гор, поскольку действительно ценных вещей — двадцати свитков живописи, предназначенных в дар Императрице на грядущем Празднике Весенней Луны — не тронул, забрав только золотые безделушка Заинтересованный, Римьерос начал расспрашивать, но ему мало что могли рассказать. Известно лишь, что этот вор очень ловок и обладает поистине чудовищной силой, пожаловался градоправитель. Ибо прутья клетки, ограждавшей сокровищницу, были отогнуты, а тигр, охранявший ее, — пойман удавкой и привязан к прутьям, едва ли не задушенный.
Римьерос прикусил губу, вспомнив чудовищные бугры мышц киммерийца, и спросил:
— А не видали вы здесь человека с запада, синеглазого, черноволосого и очень высокого? Он, быть может, странствует не один, но с такими же чужестранцами, как и он. Не думаете ли вы, что это — его рук дело? У меня на родине он известен как самый отпетый разбойник и вор.
Да, последовал ответ, два или три дня назад здесь проходило четверо чужестранцек трое мужчин и одна женщина И один из мужчин действительно был синеглаз и черноволос. Неизвестно, с запада он или с севера, но и синеглазый, и его девушка неплохо говорят по-кхитайски, так что вероятнее всего они не издалека. К тому же, они не задержались здесь и дня, проследовав дальше к столице, а кража совершена этой ночью. Так что это никак не могут быть те четверо. Ведь тогда им пришлось бы возвращаться и ночевать в джунглях, а ни один человек, воин он или землепашец, не может отважиться на такой шаг.
Римьерос только головой покачал на подобную наивность.
Глава
Дворец Ста Десяти Красных Крыш
Голубь Тридцать Четвертый:
«Высокородный принц Римьерос, герцог Лара — своему брату, Кратиосу Третьему, королю Зиигари и правителю Каррских островов.
Милостью милосердного Митры мы наконец завершили то, ради чего отправились в столь далекий путь.
Сегодня утром наше высокое посольство было милостиво принято Императором Тысячи Городов, как именуют здешнего владыку. Еще его именуют Божественным, Дваждырожденным — ибо, как я узнал, со вступлением на престол Император теряет имя и как бы рождается заново. Прежнее его имя запрещено вспоминать, новое — если только оно существует — не знает никто. Таким образом, ни один маг не может причинить вреда Повелителю Звезд, ибо, не зная имени, не можешь навести ни порчу, ни сглаз.
Ты видишь, брат, я стал весьма просвещен в местных обычаях. Это — всецело заслуга нашего Моу Па, существа невероятно смешного и терпеливого. Его приставили к нам потому, что он, кажется, единственный во всей столице, кто говорит по-аквилонски. Впрочем, нет, есть еще один человек, — Верховный Саккей, как здесь называют главного советника короля. Его имя Ян Шанъ, он был весьма любезен с нами при встрече, и что интересно, манеры его скорее напоминают зингарские. В нем нет и тени этой постоянной угодливости, которая начинает так раздражать в остальных узкоглазых. Но саккей — чрезвычайно занятой человек, как нам объяснили. Так что у него, конечно, нет времени сопровождать нас повсюду, уродуя аквилонский язык, как это делает наш добрейший Моу Па.
Всемилостивый Митра, если бы ты слышал, как он говорит! — Моу Па, кому посвящен вон тот высокий храм? — Мала-мала Бо Си Растакому-то (язык можно сломать, пытаясь выговорить имена их богов), осинь грозни бога ести. Она насылает мора, чума и болесня на бедны кхитайцы. — Мы не поняли, Моу Па, это бог или богиня? — Эта бога ести. Осинь грозни бога. Она носить ожерелю ис че-лепов миотвых. От нее тьи тысси лет насат принсесса Такая-то понес сына, и та сына стала перва Ипрератора Кхитая ести.
Ты не выдержал бы с ним и дня, я выдерживаю все это уже не менее пяти дней — с последнего моего письма тебе из города на реке, не помню, как они его мне называли.
Но бедный малый старается, как может, у него вечно мученически-напряженное выражение лица. Наш язык дается ему с трудом, я же так и не могу понять по-кхитайски ни слова, даже само название страны они произносят как-то иначе.
Но оставим пока в стороне восторги путешественника. Голуби дохнут один за другим, у меня осталось их всего трое, и одного я сейчас пошлю к тебе. Вернемся к моему визиту во дворец. Кратиос, если тебе кто-нибудь еще начнет рассказывать про чудеса и богатства Кхитая, отошли его прочь. Ни один язык не в силах описать великолепия и пышности императорского дворца. По секрету скажу тебе, что наш дворец в Кордаве рядом с ним — просто лачуга. Хорошо, что немногие хайборийцы бывали в Кхитае — короли разорили бы свои народы, пытаясь выстроить себе с их слов что-либо подобное.