Дарю тебе небо – Дорога в Вечность
Шрифт:
А пока нужно дать ей как можно больше мягкости, деликатности и тепла. Поэтому – да здравствуют самостоятельно изготовленные, покрытые глазурью и расписанные нежнейшие имбирные пряники, а также удивительно тёплая, но в то же время – почти невесомая шаль, сотворённая из тончайшего пуха уникальных оренбургских коз! Для Ладушки! Такой невероятно милой, нежной… Столь горячо и преданно любимой!
Влад и его мать навещали Ладу в Суздальской центральной районной больнице всякий раз, как Ладин отец брал свой «жигулёнок», и они с женой ездили проведывать дочь. Состояние Лады было тяжёлым, и её поместили в палату интенсивной терапии. Врачи констатировали
В палату интенсивной терапии пускали только самых близких родственников, то есть Ладиных родителей, да и то не вместе, а поодиночке. А Владу и его матери приходилось сидеть в коридоре на облезлой кушетке или на металлических дырчатых стульях, припаянных к одному основанию, в ожидании новостей о состоянии Лады.
Новости не радовали. Случай был тяжёлым, и Ладе надлежало провести в палате интенсивной терапии как минимум несколько дней. Влад знал, что к Ладе его не пропустят, но всё равно с каким-то остервенелым упорством дожидался, когда Ладины родители брали «жигулёнок», чтобы навестить дочь, и всякий раз, когда это случалось, договаривался со своей матерью, и они все вместе отправлялись в дорогу.
Путь из Солнечногорска в Суздаль был неблизким, но пока перевезти Ладу в больницу родного города не представлялось никакой возможности.
Влад не жаловался. Его не волновали трудности дороги и расстояние. Что же до его матери, то она знала, что Владу даже не разрешат увидеть Ладу, но чувствовала, что её сыну просто необходимо быть как можно ближе к этой милой обездоленной девушке. Ему это было нужно как воздух. Так что Марина Сергеевна относилась к сложившейся ситуации с пониманием и сопровождала сына без всяких вопросов.
Когда Ладу наконец перевели в обычную палату, Влада пустили к ней. Ненадолго. Но он был невыразимо благодарен персоналу больницы уже за эту заветную возможность.
Влад поразился, насколько Лада осунулась и побледнела за то короткое время, пока они не виделись. Её дыхание стало тяжёлым, сквозь каждый вдох прорывались хрипы, а выдохи зачастую сопровождались приступами мучительного лающего кашля.
Было очевидно, что Лада едва осознаёт реальность, что в ней едва теплится сознание. И всё же, с неимоверным трудом разлепив словно бы налитые свинцом веки и увидев своего неожиданного и вместе с тем столь долгожданного посетителя, Лада подалась вперёд, подняв тонкие, как веточки, руки, выглядывавшие из растянутых рукавов шерстяной кофты, надетой поверх больничной сорочки с выцветшим аляповатым рисунком по всей поверхности хлопковой ткани.
– Влад…
Очень тихо. Почти шёпотом. С невероятным трудом – сквозь хрипы и удушающий приступ кашля. И всё-таки она это произнесла. В первый раз в жизни обратилась к нему именно так, как он этого хотел.
Голова пошла кругом, сердце застучало как сумасшедшее, дыхание сбилось и едва не остановилось. Боже правый! Как Влад мечтал услышать это от неё! Не обычное ласковое, но вовсе не радовавшее Влада «дружочек», в котором чувствовался унизительный для него намёк на то, что он гораздо моложе Лады, хотя разница между ними была всего каких-нибудь три с половиной года. Не суховатое и несколько официально прозвучавшее обращение «Владислав», которое Лада однажды употребила, когда говорила с ним в шутливой форме. А именно вот так – просто и коротко. И вместе с тем – необычайно нежно. Искренне. Пронзительно. Будоража каждую клеточку его тела. «Влад».
Наконец-то!
Влад открыл глаза и обнаружил, что Лада смотрит на него. Пристально. Мягко. Необычайно тепло. Её взгляд из-под не накрашенных теперь ресниц был таким беззащитным. Трогательным до умопомрачения. И таким завораживающим. Глубоким. Бездонным.
Глаза зелёные, грустные, с мягкой поволокой. Влад лишь теперь, в этой чудесной линзе, сумел разглядеть, насколько они красивы. Без всякого обманчивого макияжа. Без всякой ненужной вычурности туши и теней. Без всяких безжалостно перечёркивавших очарование природного естества подводок и ненатуральных стрелочек, дорисованных на внешних уголках.
Влад наклонился к уху Лады, спрятанному за рассыпавшимися по контурам головы и по подушке прядями слегка вьющихся каштановых волос. Здесь, в больнице, они были пропотевшими и засаленными, но это не имело значения. Лада всё равно виделась Владу самой милой и красивой девушкой из всех, кого он знал. Влад хотел как-то ободрить Ладу, сказать ей нечто такое, что заставило бы её побледневшие нежные губы улыбнуться. Но получилось то, чего Влад и сам от себя не ожидал:
– Ладушка… Прошу, выброси свою тушь, – выдохнул он в самое ухо Лады, отчего прикрывавшие его волоски зашевелились, мягко щекоча губы Влада. – Она тебе не нужна.
Лада действительно улыбнулась. Но, к невыразимому огорчению Влада, улыбка получилась печальной, словно бы вымученной. Лада грустно покачала головой и хрипло пояснила:
– Это… подарок…
Она снова закашлялась и смущённо отвернула голову к стенке, прикрывая рот ладонями.
Влад понял всё без слов. Конечно, это был подарок от Лиды. От кого же ещё?
– Ну, тогда… – очень тихо сказал он после того, как Лада прокашлялась и осторожно вернулась в своё исходное положение. – Сохрани её как память, но не пользуйся больше. Хорошо?
Лада торопливо кивнула, попыталась снова улыбнуться, но вдруг порывисто поднялась на кровати, уткнулась Владу в плечо и почти беззвучно, но надрывно заплакала.
Влад на мгновение растерялся, но почти тут же взял себя в руки, мягко обхватил Ладу за хрупкие истаявшие плечи и стал очень нежно гладить её по рассыпавшимся по плечам и спине мягким длинным волосам. Он словно бы впитывал кончиками чутких пальцев, слегка загрубевших от работы над изделиями из полимерной глины, всю мучительно терзавшую её боль, подхватывал ладонями отчаяние, даруя взамен вожделенное облегчение. То, в чём Лада нуждалась сейчас больше всего. За что все последние страшнейшие дни была готова продать душу дьяволу.
Лада плакала долго. Позабыв обо всём на свете и полностью отдавшись своему горю. С Владом можно было не стесняться. Уж он-то знал эту невыносимую, рвавшую изнутри на части боль как никто другой.
Временами плач чередовался с сухим кашлем. Лада тут же отворачивалась и отстранялась от Влада, боясь его заразить, но как только приступы стихали, она снова и снова доверчиво клала голову на такое необходимое ей, такое надёжное плечо.
Слёзы не приносили ожидаемого облегчения. В Ладином случае это облегчение целиком и полностью дали несколько робкие, но нежные, как бы успокаивающие, поглаживающие движения ладони Влада по её хрупким, совершенно истаявшим плечам и спине. Лада и не думала, что настанет день – и не столь отдалённый, – когда они с Владом, что называется, «поменяются местами». А вот поди ж ты! Ещё совсем недавно она старалась принять на себя боль Влада, а теперь он делает то же самое для неё.