das Los
Шрифт:
– Ах, да как смеешь говорить такое! (исправлено) В своем ли ты, прости господи, уме?!..
Он в самом деле не осознавал всю серьезность сего «мероприятия». И, знаете, играть с судьбою с такой легкомысленностью, совсем не думая при этом о последствиях, не осмелится даже самый последний дурак.
***
Я согласился. Я действительно согласился. Мне трудно найти себе достойное оправдание. Я всегда выделял Дмитрия среди других людей, не смотря на то, что наши взгляды во многом расходились. Он искренний, добрый, с большим сердцем и с глубокой душой. Его, как и меня, волнуют не чины
Когда мой приятель говорил о дуэли с такой безукоризненностью и простотою, мне становилось мерзко за свое разочарование. Как я могу так думать о своем лучшем друге? Но тогда я не видел в нем тех славных черт, которые делали его «настоящим» человеком. Он был типичным представителем бессердечного и аморального общества, где честь ставилась выше, чем дружба. Я никогда не понимал этого, никогда и не буду способен понять. Я вновь и вновь ощущал болезненное чувство одиночества, заполняющее меня целиком и полностью изнутри. Не могу я быть один! Но если и так, за что же оказался среди черствых, гниющих медленно и безобразно людей? Чем заслужил такую жалкую и жестокую участь? Я не в силах изменить общество, но и общество не способно изменить меня. Неужели мне остается просто беспомощно существовать, не имея ни малейшей возможности завоевать уважение «тех» людей? Да и нужно ли? Для них я ничтожный, глупый, ибо не понимаю их нравов, щенок, который не заслуживает ни единого даже самого обыкновенного взгляда, не говоря уж о сожалении или жалости…
Ну и к черту.
20.08
Большое бледно-желтого цвета поле, по которому мы шли, было как будто бы мертвым. Многочисленные следы от колес и копыт пересекали его безобразно, с какой-то дьявольской беспощадностью. Мокрый мерзкий ветер хлестал нас, словно стараясь прогнать с этих территорий. Он ломал колосья, подымал вверх пыль и грязь, заставляя постоянно прикрывать лицо руками. Серая дымка стремительно окутала и нас, и это поле. Из-за повышенной влажности становилось трудно дышать.
Так всегда бывает, когда вот-вот случится что-то плохое. Дождь, гром и все в этом роде.
– Смотри, стихия гневается! – сквозь порыв ветра крикнул я шествующему предо мной приятелю. – Погода портится. Воротимся!
Вдали вспыхнула витиеватая молния.
– Больше половины пути пройдено, куда уж воротиться! – отозвался Дмитрий. – Авось, успеем до шторма!
Почти одновременно с его словами мы услышали оглушительный раскат грома.
– Где-то поблизости ударила. Мы рискуем жизнями, друг мой!
– Все будет хорошо, – с непонятной уверенностью заверил Дмитрий. – Ускоримся же!..
(зачеркнуто)
***
…я помню, как мысленно
Сказать по правде, мой страх был настолько сильным в тот момент, что я попросту перестал его как-либо ощущать.
Когда господа начали сходиться, стало вдруг очень тихо. Я думал, что у меня заложило уши, но тот час услышал странный стук.
С неба начали срываться капли. Стук становился все громче и быстрее, он заполнял все вокруг. Казалось, я и сам вздрагиваю, вместе с этим монотонным звуком.
Как странно, ведь земля под ногами размокла. Тут, скорее, будет тихое хлюпанье. Но что же это тогда? (следующие слова закрашены чернилами)
То был стук моего сердца. Я до сих пор удивляюсь, как мог не догадаться об этом сразу. Наверное, волнение так сильно затуманило мне голову, что я перестал понимать что-либо вообще.
Два черных пятня на земле – плащи, служившие барьерами – медленно приближались к ногам стрелков. Все происходило уж слишком медленно. Я несколько раз усомнился, не ошибся ли в подсчете шагов.
Внезапная вспышка озарила поле. Я зажмурился на мгновение, но за этот крошечный промежуток времени кто-то успел нажать на курок. Раздался выстрел, сопровождающийся гневным рычанием и криком, полным боли и отчаяния.
Я в ужасе распахнул глаза. Из-за чертовой вспышки все вокруг превратилось в темно-синее пятно.
Холодная паника охватила меня, когда я увидел бьющегося с приступами боли приятеля.
– Дмитрий! – Я подбежал к нему со спины. Рука моего товарища окрасилась в бордово-черный оттенок. Ладонью бедняга давил на ногу, на колено, которое – ах, боже мой! – было полностью раздроблено! Зрелище было уж слишком безобразным, я не стану в подробностях описывать это, ибо не хочу вновь вспоминать то, что часто виделось мне в кошмарах.
Неистовый грохот оглушил нас. Дмитрий сильнее сжал руку на колене. Я хотел было снять с себя плащ и перевязать ему артерию, но он вдруг потянулся за пистолетом свободной рукой, который ранее выронил.
Я поднял голову, придерживая Дмитрия за спину: барин в ожидании и, наверняка, с затаенной надеждою стоял перед барьером и молча наблюдал за нами. Его пистолет в правой руке дрожал, а копна мокрых волос почти полностью закрывала лицо, я не мог понять, что оно выражает. «Случайный выстрел? Не может быть!», – подумалось мне.
– В сторону! – простонал Дмитрий, его тело дрожало необычайно, дыхание стало тяжелым и судорожным. – В сторону!!!..
Я не посмел ослушаться. Меня самого трясло, будто в припадке эпилепсии. Сердце стучало так бешено, что, казалось, сломает мне грудную клетку.
Обессиленными пальцами Дмитрий поднял пистолет. Я видел, как под ним чернела лужа его собственной крови, я умолял его не тянуть, умолял найти в себе силы. «Пожалуйста, пожалуйста…»
– Meurs! Meurs, escroc!– хрипло кричал Дмитрий, дуло сильно шатало.