Дата моей смерти
Шрифт:
И я нашла.
Это был десятый, а, быть может, пятнадцатый, по счету аромат. По крайней мере, у меня уже начинала кружиться голова от обилия запахов, и все они постепенно сливались в один, совершенно отвратительный и все более невыносимый, когда вдруг в этой какафонии, прозвучала чистая, выпорхнувшая из общего хаоса, нота.
— Это! — сказала я, сжимая тонкую полоску бумаги так, словно блондинка собиралась отнять обретенное мною сокровище.
— О! — одобрительно протянула блондинка. Она была вполне довольна. — Мои
— Никаких проблем! — жизнерадостно отозвался Егор. Просто мы будем летать в Париж за одеколоном.
Блондинка восхищенно развела руками.
Егор, тем временем, соизволил все же вдохнуть выбранный мною аромат.
Глаза его стали вдруг серьезными: он всегда чувствовал настоящее.
— Да — сказал он с некоторой долей удивления, — Попала. Это то, что нужно. Абсолютное попадание. Это мое, вне всякого сомнения.
Мы покидали бутик « CHANEL'», купив, помимо вороха одежды, шляпок и сумочек, еще и целую упаковку, а, попросту говоря — ящик, одеколона «ot couture», чем повергли персонал прославленного Дома в полный и абсолютный шок.
Такого не позволяли себе даже арабские шейхи.
Покупки доставили этим же вечером в наш номер в отеле « Dе Crillon» с огромным букетом цветов « pour madame» и бутылкой довольно приличного коньяка — "pour monsieur ". В прилагаемом письме директрисса по продажам "
pret — a — rorte " дома « CHANEL» выражала надежду, что в нашем лице Дом обрел постоянных клиентов.
Она не ошиблась.
И хотя ящика одеколона хватило надолго, он все же однажды закончился, и мы снова, как и обещал, Егор полетели в Париж.
Разумеется, мы летали в Париж и по другим поводам, и каждый раз не обходилось без покупок, но, решив однажды, Егор оставался верен слову — за одеколоном мы летали специально, приобретая каждый раз целую упаковку.
Во время третьего нашего «одеколонного» набега, директрисса, которая теперь была для нас почти родным человеком в Париже, предложила организовать доставку редчайшего одеколона в Москву, персонально monsieur Краснову.
Егор возмущенно отказался. Она посягнула на его личный, придуманный и исполняемый только им ритуал.
В тот день, когда, из окна нашей спальни я привычно смотрела на сияющий черным глянцем лимузин Егора, привычно отъезжающий от парадного крыльца, и в сознание мое неожиданно бухнулась тяжелая, мрачная и неотвязная мысль « Я вижу его в последний раз», в коробке оставался один-единственный флакон одеколона.
Мысль я легкомысленно прогнала, и потихоньку начала готовиться к очередному короткому визиту в Париж.
Визит, как известно, не состоялся.
Но почему-то в душе я была уверена, что, сменив меня на « другую
Не знаю, откуда взялась эта уверенность.
Оснований усомниться в порядочности бывшего мужа теперь у меня было предостаточно. Так почему он должен проявлять порядочность даже щепетильность в такой мелочи?
"Подумаешь, одеколон, выбранный брошенной женой. Ну и что? Жена надоела, а одеколон — нет. В конце концов, я к нему привык и это моя традиция — летать за одеколоном в Париж. "
Он вполне мог рассуждать так.
Более того, подобное рассуждение было вполне в его духе.
Все так.
Но отчего — то жила во мне эта странная уверенность: теперь он пользуется другим одеколоном.
Скажу больше, история с одеколоном была столь ярким и счастливым некогда моим воспоминанием, что, размышляя о многом, что соединяло нас, уже после того, как Егора не стало, я несколько раз думала и о нем, об этом редком одеколоне. И была среди этих мыслей одна, ее я помнила точно.
" Никогда больше не услышу я этого аромата — подумала я, — нога моя не ступит больше на авеню Монтень, и уж тем паче не переступит порога бутика "
CHANEL", даже если снова попаду в Париж. "
Почему?
Да потому, что там, с галльской непринужденностью, подавая в примерочную очередной костюм, могут вскользь заметить, что странный monsieur который покупал одеколон « ot coutur» целыми упаковками, еще пару раз совершал свои умопомрачительные набеги, правда, в компании с другой дамой. А потом и вовсе куда-то пропал.
И вот теперь, спустя полгода года с того дня, когда я последний раз вдохнула этот горьковатый, тонкий аромат, прикоснувшись к щеке Егора, зашедшего в спальню поцеловать меня перед отъездом, я снова отчетливо ощущала его в своей пустой квартире.
Запах был слабым.
Различить его можно только лежа на кровати, а лучше — уткнувшись лицом в подушку, потому что источала его именно она.
Только она.
Одна во всем доме.
В то же время, мое изощренное внимание отказывалось признавать, что подушки касался кто — ни будь посторонний.
И все это вместе было совершенно невозможно, нереально, не укладывалось в рамки здравого смысла.
Всего этого не могло быть, просто потому, что никогда не могло быть ничего подобного.
Я взяла подушку и, прижав к лицу, глубоко вдохнула.
Горький аромат парижского одеколона ощущался по-прежнему отчетливо.
В прихожей раздалось чуть слышное звяканье ключей: как всегда бесшумно возвращалась с работы Муся.
Я еще несколько секунд посидела, сжимая в объятиях подушку, привыкая к запаху и ощущая его все менее отчетливо.
Когда горький аромат стал почти неразличим, я аккуратно положила подушку на место и, тихо поднявшись с постели, вышла в прихожую.