Дата на камне(изд.1984)
Шрифт:
Ну, а наружность? Она — красавица, имя ее не случайно значит Редкостная! А что из себя представляешь ты? Смолоду был неуклюж, застенчив, громоздок, а с возрастом еще больше отяжелел, раздался вширь, и лицо имеешь невыразительное, толстое. Недаром девушка, которая дружила с тобой в студенческие годы, называла тебя Пьером Безуховым.
Да, но ведь она говорила это ласково? И Наташа Ростова все-таки полюбила под конец Безухова, пренебрегла его некрасивой наружностью. А ведь он также был старше ее. Намного ли старше? Помнится, на пять или на шесть лет.
Савчук вздыхал.
С другой стороны, если перебрать в памяти встречи его с женщинами — опыт Савчука в этом отношении был невелик, — то все же это как-то обнадеживало. Не дракон же он, в самом деле, не Змей Горыныч! Есть, стало быть, что-то, что привлекало к нему женщин.
Почему, например, так привязалась к нему на фронте милая медсестричка Галя? Своим вниманием ее донимали поголовно все молодые (да и не только молодые) офицеры у них в батальоне. Но она, на удивление, предпочла им Савчука! И нет сомнений, любила его по-настоящему — преданно, заботливо. «Ты — мой хороший! — говорила она ему. — Ты такой добрый. И ты надежный, а это очень важно для женщины». Строились уже планы дальнейшей совместной жизни после войны. Но в боях под Секешфехерваром Савчук был ранен. А когда он вернулся в батальон из госпиталя (что считалось редкой удачей во время наступления), то узнал, что Галя убита при штурме Будапешта.
До сих пор он бережно хранит благодарную память о ней…
Однако любил ли он ее? Наверное, да, любил. Но спокойно любил, если можно так выразиться о любви. Скорее, позволял любить себя.
Нет, ни в какое сравнение не идет это с тем, что переживает сейчас! Сам поражается силе и мучительной остроте своего чувства. Какой-то сладостный бред наяву, наваждение, иначе не скажешь, именно наваждение!
Те часы, когда он не видит Нодиры, кажутся ему пустыми, тоскливыми, бессолнечными.
Первую половину дня девушка находилась в соседнем селении в школе (заканчивала десятый класс), а он томился у себя на айване, смотря уже не на горы, обступившие толпой кишлак, а лишь неотрывно в одном направлении — вдоль улицы. В конце ее вот-вот должна появиться стремительная тоненькая фигурка со школьным портфельчиком в руке.
О, появилась, наконец! Савчук торопливо переходил на другую сторону айвана, откуда виден был внутренний дворик.
Переодевшись, Нодира приступала к выполнению многочисленных обязанностей по дому. В нем полным-полно было младших сестренок и братишек, мать не управлялась с ними. Задорный веселый голосок то и дело доносился до Савчука, узенькие розовые пятки так и мелькали перед глазами.
Пестрым вихрем носилась Нодира взад и вперед по дому. По временам Савчуку представлялось, что девушка живет танцуя. Двигается, как поют птицы по утрам в саду — ликуя, безотчетно радуясь солнцу, теплу, ветру.
Повторялось, хоть и в более слабой, степени, то, что происходило с ним во время исполнения памятного целебного танца, когда старухи лекарки, раскачиваясь, негромко пели на полу, а над курильницами поднимался кольцами голубоватый дурманящий дымок. И теперь, не отрывая глаз от Нодиры, взбегавшей или сбегавшей по лестнице, Савчук с удивлением ощущал,
Нодира живет танцуя… Да, именно так! И Савчук имел случай убедиться в этом.
Однажды он пережидал полдневный зной в садике, в тени шелковицы, отделенной от садовой дорожки кустами. Мимо пробежала Нодира, держа на голове таз с бельем. Не заметив Савчука, она вдруг остановилась и поставила таз на землю. Потом, раскинув руки, будто готовясь взлететь, сделала несколько быстрых танцевальных движений. Был ли то отрывок из танца или внезапная импровизация? Просто очень радостно и легко сделалось на душе, радость искала выхода, немедленного, и вот — танец! Танец на бегу!
Савчук притаил дыхание, боясь, что его могут обвинить в подсматривании, хотя все получилось случайно, он никогда не осмелился бы подсматривать.
А ветерок с гор покачивал ветви и кусты, и солнечные пятна перебегали взад и вперед по садовой дорожке. Они создавали причудливую игру света и тени — дополнительный фон для танца.
Все длилось две-три минуты, не больше. Короткий смешок, Нодира нагнулась, проворно подхватила таз с бельем и умчалась по своим делам.
А в другой раз он подслушал невзначай ее пение — негромкое, для себя.
Она медленно пересекала дворик, опустив в задумчивости голову. И вдруг до Савчука, сидевшего на террасе, донеслась незамысловатая мелодия и слова песни, к сожалению, непонятные.
На следующий день он спросил ее об этой песне.
Нодира как будто смутилась, даже закрылась на мгновение рукавом, потом, смотря Савчуку прямо в глаза, сказала:
— Это свадебная песня. Ее у нас поют девушки, когда выходят замуж. Хотите, я переведу вам слова?
И, не дожидаясь ответа, продолжала с паузами:
Князь мой выехал на охоту, Пыль за ним кружится столбом. Как мне рассказать тебе, чтобы было не длинно, не коротко? Я умираю от желания обнять и поцеловать тебя, Я умираю от тоски по твоим коралловым губам, Я умираю от томного взгляда твоих нарциссов-глаз…Вид у Савчука был, наверное, нелепо-растерянный, потому что Нодира коротко засмеялась, помахала ему на прощание рукой и, согнувшись, нырнула в приоткрытые двери кухни.
Что все это значило?
Но и плененный любовью Савчук ни на минуту не забывал о том, что должен обязательно разгадать тайну слова «язычница». Разгадав ее, он приблизится заодно и к пониманию самой Нодиры.
Слух о каком-то сокровище, якобы утаенном родичами Нодиры, сделался новым витком в причудливом этнографическом узоре.
Доктор милостиво разрешила Савчуку, наконец, вернуться в город и приступить к чтению лекций в университете.
Но и живя в городе, Савчук каждый субботний вечер добирался на автобусе или на попутной машине до кишлака Унджи и проводил там весь воскресный день.