Дата на камне(изд.1984)
Шрифт:
В неподвижном состоянии можно было увидеть начальника поста лишь у штабелей плавника, выловленного из моря. Он примерялся, выбирал самые лучшие, самые прямые, надежные бревна. А что выбирать-то? Все бревна первосортные, специально предназначенные для строек в Заполярье, толщиной в сорок — пятьдесят сантиметров, вдобавок, будто по заказу, сильно обкатанные прибоем.
Кому доставалось от мичмана, так это Галушке! Он, по воспоминаниям Гальченко, был с ленцой, «жил вразвалку». Калиновский однажды пошутил:
— А знаешь ли ты, какая разница между тобой и адмиралом Нельсоном?
— Какая? — осторожно спросил Галушка, подозревая подвох.
Нельсон
Зато Тюрин на стройке поражал всех. Он проявил удивительную ловкость в плотницком деле. На что уж силен был штангист Калиновский, но и тот, к своей досаде, не мог угнаться за Тюриным в работе.
Говорят свысока: плотницкая работа! Уверен, о Тюрине так не сказали бы. Топор буквально играл в его руках и перевоплощался: то срезал, будто бритвой, тончайшую стружку, то с двух-трех ударов раскалывал толстенное бревно.
Особенно трудно было связистам втаскивать тяжеленные бревна с «кошки» на берег. Десять — двенадцать метров — высота пологого берега. Не шутка! А на стройке могло одновременно работать не более четырех человек.
Однажды, разрешив короткий перекур, мичман Конопицын рассказал историю о том, как он познакомился с двумя замечательными командирами.
— Не за письменным столом, учтите! — сказал Конопицын, строго оглядев всех. — Во время такого же аврала с плавником, только не на берегу, а у причала, в воде.
— С начальством — в воде? — усомнился Галушка.
— Именно в воде! Первый тральщик мой тогда уже потопили, а на второй меня еще не взяли. Находился я, стало быть, в резерве при штабе. И приказали мне доставить кошель бревен в гавань, а потом нагрузить их на баржу. Ну, притащил буксир этот кошель, приткнул его к причалу и ушел куда-то по своим делам. А Северная Двина — она река с норовом, сами знаете. Раскачала мой кошель, пока мы с ним баржи дожидались, и стал он разваливаться у меня на глазах. Вот незадача! Смотрю, бревнышки, будто утята, в разные стороны поплыли. И как на грех, под рукой никого! Только два каких-то незнакомых командира метрах в ста пятидесяти оформляют у кладовщика свой груз. Делать нечего! По-быстрому разделся я — и в воду, бревна эти собирать. А что я один-то? Попробуй поворочай в воде в одиночку двенадцатиметровые бревнышки! Слышу, кричат с берега: «Не робей, матрос! Подсобим!» Высунулся из воды, вижу — бегут по причалу Два командира и на ходу кители скидывают с себя. Ну и стали мы втроем нырять. Продрогли, конечно, но сбили кошель обратно. А вскорости и баржа к причалу подошла…
Связисты Потаенной выразили единодушное одобрение поступку командиров. А Калиновский тут же вывел мораль:
— В какой другой стране, скажи, офицер полезет в воду, чтобы своему матросу помочь?..
К середине декабря связисты срубили стены и хорошенько проконопатили их. Тамбур был дощатый, но доски пригоняли плотно, одна к одной.
Крышу покрыли листами из железных оцинкованных бочек («дары моря»). Не слышали о подобном архитектурном новшестве? Могу рассказать о нем подробнее.
Да, обыкновенные бочки от американских плотов, доверху набитые капоковой ватой, которая не давала им потонуть!
Связисты Потаенной выламывали днища у этих бочек, разрубали стенки по вертикали, листы, полученные таким способом, развертывали и выпрямляли, а потом крыли ими крышу, как черепицей.
Чем разрубали бочки? Вопрос законный.
Еще в августе запасливый Конопицын подобрал
В доме было поставлено две печи — все из тех же американских бочек. Труба была с навесом, чтобы не задувало ветром, а главное, чтобы дым не поднимался стоймя над крышей. О, мичман Конопицын предусмотрел все, в том числе и маскировку! Ведь они были не просто робинзоны, а военные робинзоны!
А вот с окнами было сложнее. Где взять оконные стекла? Море — не универмаг, во всяком случае, оконных стекол оно не выбросило на «прилавок», иначе — на берег Потаенной.
Мичман Конопицын приказал до весны заколотить окна досками. Все равно за окнами лежала сейчас непроницаемая темь.
С вашего разрешения немного забегу вперед. Ближе к весне связисты заполнили оконные проемы пустыми трехлитровыми бутылями из-под клюквенного экстракта. По три бутыли на окно было достаточно. Их клали набок, горлышком внутрь дома, а пространство вокруг бутылей заполняли камнями и старательно проконопачивали щели между ними.
5
Новый год связисты встретили уже в новом доме.
Были у них, по словам Гальченко, помимо сеней и склада, три комнаты — большая и две маленьких, разделенных перегородкой. В большой, которую по традиции называли кубриком, поселилась команда поста. Двухэтажные нары теснились вокруг печки, тут же стояли стол и стулья, изготовленные из ящиков. Одна из маленьких комнат была отдана под рацию. Находясь в кубрике, люди слушали через дощатую перегородку работу передатчика, мелодичное его позванивание, — музыка эта, знаете ли, по сердцу каждому радисту.
Конопицын поместился во второй комнатке. А в дверном проеме он торжественно навесил дверь, выброшенную волной на берег с прибитой к ней дощечкой: «Кэптен». От морской соли дощечка стала зеленой, но мичман приказал надраить ее, и она засияла, как золотая. Как видите, начальник поста был не чужд некоторого тщеславия.
Он очень огорчался, что у него нет сейфа. Да, таковой, к вашему сведению, полагается начальнику поста для хранения секретных документов. Но какие там сейфы в Потаенной! Всю зиму Конопицыну пришлось скрепя сердце обходиться брезентовым, с замком, портфельчиком. На ночь он укладывал его под подушку.
В канун Нового года связисты перебрались в дом, и баня была наконец-то использована по прямому своему назначению. «С сего числа перешли в фазу блаженства!» — улыбаясь, отметил Галушка.
Гальченко рассказывал мне, что до этого связисты Потаенной мылись кое-как — сначала в палатке, потом в недостроенном доме, успев лишь возвести стены и накрыть их крышей. Сами можете вообразить, что это было за мытье. Голову моешь, а холод по голым ногам хлещет!
Теперь двуручной пилой напилили снегу — Гальченко долго не мог привыкнуть к тому, что снег в Арктике не копают, а пилят, — потом завалили белые брикеты в котел, натаскали дров. Галушка вызвался протопить печь, но проявил при этом чрезмерное рвение и чуть было не задохся — столько напустил дыму. Баня была хорошенько проветрена, отдушина закрыта, и связисты приступили к священнодействию. Мылись, надо полагать, истово, по-русски.