Дата собственной смерти. Все девушки любят бриллианты (сборник)
Шрифт:
Его остановил Столовка:
– Тормозни… Кажись, кто-то ходит.
Бомж среагировал мгновенно. Он одним прыжком подскочил к Татьяне и приставил к ее виску пистолет.
А Столовка осторожно подкрался к двери.
Часы показывали начало первого.
Самолет приземлился в полночь.
Виза ему была не нужна. Семь лет назад он за пять штук «гринов» купил паспорт гражданина Государства Израиль. Теперь мог ездить, куда душа пожелает.
Сонные французы быстро произвели все формальности, и уже
В полночь удалось выйти на связь с водителем того такси, в которое пересели бандиты вместе с заложницей. Тот сообщил адрес, по которому он отвез подозрительную компанию.
В двенадцать ночи дошло дело до телефонного звонка маленького Жака. По адресу дома мадам Мартин отправили наконец освободившуюся патрульную машину.
В голове плескалось море, кричали чайки. Промелькнула южнороссийская Набережная и ее красный «пежик»… Вспомнилось почему-то, как она первый раз пришла на лекцию в университет. Выплыло озабоченное милое лицо Валеры и встревоженные глаза мамми.
Татьяна закрыла глаза еще крепче.
Она тоже слышала, что в доме кто-то есть.
Но если этот кто-то – спаситель? – сейчас войдет в комнату, она мгновенно получит пулю в голову.
Татьяна так сильно зажмурилась, что теперь перед глазами плавали оранжево-красные круги.
Том недаром служил в морской пехоте.
Когда его напарник с непонятным угрожающим русским криком ворвался в дверь, он бросил с платана, росшего перед домом, булыжник в окно.
Пистолет, прижатый к виску Тани, дернулся в сторону обманки.
Первый бандит выстрелил в сторону русского, но тот уже успел отпрыгнуть в угол.
Том бросился с дерева прямо в окно, раздирая руки и лицо стеклом.
Пистолет стал поворачиваться в его сторону. Хватка, сжимающая Таню, ослабла.
С подоконника Том выстрелил прямо в лицо бандиту. Струя раскаленного газа ударила тому в глаза.
Второй бандит стал переводить пистолет на Тома.
И в этот момент лежащий на полу напарник в нечеловеческом прыжке кинулся на бандита и сшиб его с ног.
Выстрел, предназначенный Тому, угодил в потолок.
Таня не поняла, что случилось.
Она только слышала грохот распахнувшейся двери и дикий выкрик по-русски:
– Спецназ! Всем лечь!
Затем прогремело два выстрела, зазвенело разбиваемое стекло, на долю секунды мелькнуло, кажется, в окне лицо Тома, а потом снова чей-то нечеловеческий крик. И дикая боль в голове. Неужели человек чувствует, когда его голову разносит на куски?
Она потеряла сознание.
Рустам успел остановить таксиста. Машина свернула в проулок за пятьдесят метров до дома мадам Мартин. На подъездной аллее стояли три полицейские машины.
Первой
Она двигалась куда-то. Голова по-прежнему болела. Но она чувствовала руки и ноги, она могла пошевелить ими и почему-то была уверена: ничегошеньки плохого с ней не случилось. И уже не случится.
Таня осторожно приоткрыла глаза. Она в машине. На заднем сиденье.
За рулем сидел Том. Его затылок она узнала бы из тысячи – даже в призрачном мелькании фонарей автострады.
А голова ее лежала на чьих-то коленях. Мужских коленях.
Мужчина погладил ее по голове. Она дернулась и перевела взгляд на его лицо. На нее смотрели пронзительные светлые глаза загадочного месье Фрайбурга. Того самого, что заварил эту кашу. Что ограбил ее на улицах Стамбула. Того самого, чье присутствие в своей жизни она шестым чувством ощущала всю последнюю неделю.
В глазах мужчины блестели слезы.
Да нет, что там – он натурально плакал.
Щеки его были мокры, а плечи тряслись.
Увидев, что она очнулась, он легонько провел ладонью по ее щеке и прошептал срывающимся голосом:
– Прости меня, доченька!
Куда мог пригласить отец вновь обретенную дочь в Париже?
Ну, конечно, в кафе «Генрих IV» на Елисейские Поля.
Как ни странно, ни он, ни она совсем не пострадали во вчерашних приключениях. Пара синяков и пустяковые царапины не в счет.
Больше всех досталось бедолаге Тому. Лицо и руки его посекло оконным стеклом. На рану на голове пришлось наложить в госпитале швы.
Теперь Том отсыпался в Танином номере в гостинице «Меркьюри». Возвращаться на ночь в разгромленную бандитами комнату в «Рице» он не пожелал, тем более что ему не улыбалась перспектива до утра давать показания полиции.
Таня и Антон поместились за столиком на двоих на улице. Сели рядышком, словно в кинотеатре, и смотрели на текущую мимо по Елисейским Полям шумную многоязычную толпу. Ласковый ветерок, прилетевший откуда-то с Ла-Манша, смягчал жару последнего майского дня. Трепетали платаны. Воздух и климат континентального Парижа чем-то тем не менее удивительно напоминали прибрежный Южнороссийск – город, который Антон навсегда покинул двадцать лет назад и где его дочь впервые оказалась в начале своих удивительных приключений всего – подумать только! – неделю назад.
Антон заказал в качестве аперитива рюмку перно, Таня решила начать завтрак с чашки крепкого кофе. Вышколенный красивый официант, мягко улыбнувшись Тане, поставил перед ними напитки и исчез.
Столик их был угловым, за соседним шумела над своей кока-колой семейка туристов-американцев, и потому ничто не могло помешать Антону рассказывать дочери, вчера столь чудесным образом обретенной, о своей жизни.
– Твоя мать бросила меня осенью 73-го, когда ты только была в проекте… – начал Антон.